В Южной Осетии нет войны, но нет и мирного счастья

Теперь я знаю, где живет Господь Бог. По крайней мере подножие этого места точно видела. Где-то между Северной и Южной Осетией, по дороге, рядом с селением под названием Унал есть эта вершина. Жаль, не знаю, как она зовется… Но такая в буквальном смысле заоблачная высь, такая снежная белизна и такая лучезарность уж точно достойны этого предназначения. Слишком красиво, чтобы быть просто безымянной вершиной…

Чтоб ни один грузин не вернулся

В Южную Осетию я въезжаю на скорости за двести километров в час. Лихачество тут в чести — даром чуть не каждую неделю какой-нибудь очередной таксист, а то и автобус летит с обрыва. Только здесь видела, чтобы на скорости явно за сто на узеньком деревенском мосту машина шла на обгон фуры… Да еще и на глазах улыбающегося местного гаишника. Но это потом, на обратном пути.

А пока я сижу в дорогом тонированном внедорожнике гостеприимного человека по имени Руслан. Собственно, кроме имени, о нем не знаю ничего. По дороге выясняю, что везет он нас — мурманских гостей — из добрых чувств по отношению к командиру местной военной базы, которого уважает брат Руслана. Брат «работает в милиции министром внутренних дел».

Руслан радушный хозяин и отличный гид. Вот только на скорости едва успеваешь заметить очередную достопримечательность. А жаль: дорога необычайной красоты. Военно-Грузинская дорога, по которой шел пешком великий комбинатор, перекрыта со времен восьмидневной войны, и мы едем по Транскаму.

Ловлю себя на мысли, что готова тоже — пешком, от и до, чтобы успеть рассмотреть и запомнить все вокруг. Серпантин петляет между крошечными деревеньками, примостившимися на горных склонах, вбегает под своды тоннелей и галерей. Мимо горных рек, миниатюрных водопадов, образованных горными ручьями, мимо отвесных, как стены, поросших зеленью гор. Они так близко, что кажутся неправдоподобными, как декорации. Нам навстречу несутся свечки-тополя и гортанные названия деревень: Дзуарикау, Хаталдон, Мизур… Руслан лихо объезжает то тут, то там лениво бредущих прямо по трассе коров.

— Зато они от мух и жары спасаются, — объясняет он. — Их ветром от проезжающих машин обдувает.

Не знаю, соответствует ли версия истине, но коровы тут бродят по всем дорогам и мостам. А то и просто стоят посередине, провожая глазами летящий мимо транспорт.

Справа от дороги большая стройка: каскад Зарамагских ГЭС на реке Ардон. Стройка века — ей уже более 30 лет, до конца далеко, но на регион электричества уже хватает. Не сбавляя скорости, влетаем в Рокский тоннель. Тот самый, стратегический контроль над которым дал бы грузинам шанс повернуть всю операцию августа 2008 года в свою пользу — на этом сходятся все военные эксперты.

Больше трех километров в извилистой темноте… Периодически попадаются дорожные рабочие — в тоннеле масштабный ремонт, который дает заработок половине Южной Осетии. Выскакиваем на свет — и вот она, граница. Перед въездом на заставу внушительных размеров плакат: «Ввоз на территорию РФ растительной продукции (мандарин, чай, лавровый лист) выращенной в республике Грузия запрещен!» (грамматика и пунктуация оригинала сохранены. — прим. авт.).

Контроль жесткий, в багажнике одной из машин перед нами нашелся какой-то фрукт, «контрабандисту» пришлось долго объяснять его происхождение. Правда, он не ввозил в РФ, а вывозил, но… В Южной Осетии все грузинское, конечно, тоже под запретом. Исключая то, что выросло в грузинских садах на ее территории. А сады эти плодоносят до сих пор, несмотря на то, что грузин здесь нет уже три года.

Грузинские села… Их по дороге в Цхинвал много. Все — мертвые. Кехви, Курта, Ачабети, Тамарашени, Эредви, Ванати, Авневи… Полуразрушенные дома основательной постройки. По наивности предполагаю, что это следы войны.

— Нет, это уже после войны, — разъясняет Руслан под звуки «Бэд бойз блю» из автомагнитолы. — Это мы, осетины, сделали, чтобы ни один грузин не вернулся сюда.

Если бы не завязли в Цхинвале…

Словно в подтверждение этих слов за поворотом показывается бульдозер, деловито равняющий с землей то, что некогда было домом. В этой деревеньке целой осталась лишь часовня — ее христиане-осетины не тронули. Пожалуй, вдобавок к самой варварской сущности войны у этого кровопролития, основанного на вековой ненависти, еще одна дурная сторона — это была война между людьми одной веры…

Война здесь читается не столько на земле, сколько в душах. Она не окончена — это точно. На просьбу остановиться и сделать фото, наш доброжелательный гид отвечает отказом:

— Зачем тебе? Получится, что мы дурно сделали, разрушили их деревни… Лучше потом снимешь осетинские дома, которые пострадали от войны.

Руслан тоже воевал добровольцем. Вспоминает, что люди, готовые защищать Цхинвал, в одночасье пришли из всех республик российского Кавказа. Кто со своим оружием, кто вооружился уже на месте. В основном стояли в Джаве — селении, где сейчас достраивают базу российские военные. Идти вперед, на Цхинвал, не было смысла: ополченцы с автоматами не могли противостоять артиллерии и авиации, для них война была безнадежной.

— У грузин точки были пристреляны не просто так, они информацию о наших перемещениях получали со спутника, — говорит Руслан. — Что мы могли против них сделать?

— Если бы грузины не завязли в Цхинвале, а обошли его и сразу вышли к тоннелю, все бы могло обернуться иначе, — скажет мне потом полковник Сергей Максимов, замполит российской базы, прошедший обе чеченские кампании и проведший в Осетии весь тот черный август. — Они воевали грамотно, были подготовлены и вдруг ввязались в бои в городской черте… Если бы не эта их ошибка, никто не предсказал бы исхода войны. Вы сравните даже потери в авиации наши и грузинские.

Оккупанты или спасители?

И правда, Россия тогда потеряла восемь самолетов. Грузины — вдвое меньше. В этой войне было все как всегда — срочники на передовой, забытые миротворцы, потерянные летчики, родственники которых до сих пор не могут добиться правды о судьбе своих мужчин. Спрашиваю, как разоружались добровольцы после окончания боевых действий. Руслан уклончиво отвечает:

— Кто-то сдал оружие, а некоторые… Под знаком войны тогда вооружились разные люди. Некоторые потом тихо ушли куда-то. Северный Кавказ рядом.

Чем южнее, тем скуднее и запыленнее деревни и тем больше знаменитых осетинских башен. Это и крепости, и средневековое жилье, и склепы — всего в Осетии их около трехсот. К ним буднично лепятся домики, сады-огороды. Чуть ближе к Цхинвалу в низине руины санатория, а рядом аршинная надпись, выложенная прямо на склоне — «Спасибо, Россия». Она появилась сразу после войны.

Россия, Никарагуа, Науру и Венесуэла — четыре страны мира признают независимость Цхинвала. Отношение мирового сообщества к этому резко критическое. Не так давно появилась скандальная резолюция сената США, признающая наши действия агрессией против Грузии. А в самой Осетии на повестке дня референдум о присоединении к России. Его инициирует нынешний президент Кокойты, озабоченный стремительным падением собственного рейтинга накануне выборов. Если референдум состоится, его исход нетрудно предугадать, и для России он станет новой головной болью.

Впрочем, и теперь 90 процентов жителей здесь имеют российские паспорта, получают российскую пенсию, да и сам бюджет республики пополняется нами. С 2008 года Россия, по официальным заявлениям первых лиц, вложила сюда 30 миллиардов рублей. Учитывая, что население здесь составляет не более 25 тысяч человек. На эти деньги содержится республиканская армия — 1250 человек, милиция, КГБ, МЧС…

При этом российский контингент значительно превышает по численности вместе взятые местные силовые структуры. К пришлым отношение неоднозначное. «Спасибо, Россия» можно увидеть не только на въезде в Цхинвал, но и на заборах и стенах домов. Но порой от молодежи можно услышать и словечко «оккупанты».

— Вы пришли нам на помощь, вы сделали для нас все! Спасибо просто за то, что вы русские, — проникновенно и взволнованно будет говорить Руслан на дружеском ужине перед нашим отъездом. При этом он же предупредит меня, что по городу в одиночестве лучше не ходить, ведь на местную я не похожа.

Да и наши офицеры потом признаются, что без лишней надобности в Цхинвал не выходят. И посетуют: в магазине местному хлеб продадут за 20 рублей, русскому — за 40, а русскому военному — за 200. И то правда — ценников в местных лавках не встретишь, хозяева ставят цену «на глаз». Не знаю, с кого как, а с меня брали недешево. С этой избирательностью соседствует чисто южное гостеприимство. Таксист, отвозивший меня на вокзал, сам нашел мне человека, согласившегося доставить ночью во Владикавказ, сам договорился о смешной цене — 350 рублей против полутора тысяч, которые хотели взять с меня — русской. На вопрос, зачем это делает, ответил просто: я тебя везу — значит, за тебя отвечаю, ты гостья.

А счастья все нет

Гостей тут принимать умеют. Осетинские пироги с картошкой, местным сыром и, самый вкусный, со свекольной ботвой, сувели, — особо приготовленная местная трава, шашлык, вино… Заботливые хозяева, богатый стол, душевный разговор — на время дружеского обеда забываются споры и сомнения. И это удивительно мудрый обычай.

При всей душевной широте Цхинвал живет бедно. Безработица в республике повальная. Раньше регион жил торговлей, но как только границу с Грузией закрыли, все закончилось. Единственный заработок — работы в Рокском тоннеле да восстановление Цхинвала. Столица и впрямь вся перерыта. Воду здесь дают разве что по ночам, и то на пару часов, в остальное время водопровод ремонтируется. Копают везде.

Прокладывая магистральные трубы, где-то попутно отрезают частные дома от воды — потом приходится все начинать заново. Говорят, в городе не сохранилось схем коммуникаций, поэтому копают наугад. Ну, и как водится, закапывают в землю миллионы. Пока построено немногим более десятой части из намеченного по плану восстановления Южной Осетии. При использовании самых дешевых материалов и технологий типовой дом площадью 125 «квадратов» тут обходится, как кирпичный коттедж в Подмосковье в элитном поселке.

Ресторанов и кафе в городе и на дорогах республики много. Есть необычные, например, по дороге на Джаву заведение возникло рядом с достопримечательностью — сбитым грузинским самолетом. В Цхинвале ресторанчики посещают в основном русские, у которых есть деньги. С деньгами, впрочем, туго: с февраля военные перестали получать командировочные, положенные за пределами России. То есть формально Южная Осетия еще не наша страна, но зарплаты люди в погонах получают, как будто находятся где-нибудь в Ростове. Командир базы, полковник с тридцатилетним стажем, зарабатывает 33 тысячи рублей в месяц. Лейтенант — 14 тысяч. Боец-контрактник — 12 тысяч. Чтобы получить деньги, нужно ехать во Владикавказ: в республике нет ни одного банкомата, а зарплата приходит на карточки, на руки не выдают даже по требованию.

Раньше за границей можно было служить вместе с семьями, но два года назад пришла директива Генштаба — и всех гражданских вывезли в Россию за 24 часа. Теперь семью можно перевезти на базу, только если удастся жену устроить в армию. Вот и ходят по плацу на утреннем разводе целые взводы женского населения. Тем, кому не повезло, и места на базе жене не нашлось, приходится мечтать о краткосрочном отпуске для свидания с семьей. Полковник Максимов, например, своих не видел уже три месяца. Через год собирается переводиться на соседнюю базу в Абхазию, больше трех лет офицеры здесь не служат — ротация.

Праздники офицеры отмечают вместе. В какой-нибудь из городских кафешек они подолгу пьют за Россию и говорят о ней же… Здесь поневоле вспоминается купринский «Поединок» — такая безысходность в глазах этих видавших виды служак.

Ночью на Цхинвал не сходит прохлада: в августе здесь круглые сутки адово пекло. Запыленная зелень, кажется, не дает кислорода. Над головой, как навес, склоняются виноградные лозы и ветки, усыпанные спелыми грушами. В просветах между листвой виднеется такое высоченное и такое синее, бархатное, усыпанное звездами небо, что дух захватывает.

Первозданность и величие Кавказа особенно чувствуется ночью, когда утихает людская суета. И тогда особенно хорошо идти по неосвещенным узким улочкам, застроенным двухэтажными домиками с высокими воротами, и стенами, еще щербатыми от пуль… За эту небогатую землю пролито слишком много крови, а мирного счастья все нет. Впереди, осенью, Цхинвал ждет голосование. Люди сделают нелегкий выбор. Что они получат взамен, пока не знает никто.