Образ противников ГКЧП в общественном сознании окружен ореолом романтики: борцы за свободу и демократию, Ельцин на танке, митинги, баррикады… По крайней мере, такой образ российские власти, либералы всех мастей и «демократическая» пресса старательно культивировали в ельцинскую эпоху. Образ ГКЧП, напротив, неизменно ассоциировался и продолжает ассоциироваться с чем-то мрачным, зловещим, реакционным, отталкивающим как своим внешним видом, так и внутренним содержанием. И – никакой народной поддержки, как в случае с «демократами». Каких-то мало-мальски заметных массовых акций и выступлений в пользу гэкачепистов в те августовские дни действительно не было. Означает ли это, что ГКЧП не пользовался существенной поддержкой у населения? И если так, то почему народ не поддержал действия Комитета?

Давайте вспомним, что в то время у многих людей политика перестройки не вызывала ничего, кроме брезгливого презрения. На бытовом уровне все видели, что власть не решает даже элементарных управленческих задач. На внешней арене т. н. «новое мышление» обернулось последовательной сдачей геополитических интересов СССР, а внутри страны был фактически полностью потерян контроль над нарастающими проблемами – этническими конфликтами, усилением преступности, резким падением уровня жизни и т. п.

И вот на этом фоне власть переходит к ГКЧП (или, по крайней мере, так это выглядит со стороны). В своем Постановлении № 1 «путчисты» потребовали «установить и поддерживать режим строгой экономии материально-технических и валютных средств, разработать и проводить конкретные меры по борьбе с бесхозяйственностью и разбазариванием народного добра».

Не секрет, что эти слова отражали запросы значительной части общества того времени. Многие люди осознавали, что ресурсы страны бездарно проматываются, что давно пора навести порядок, приструнить теневиков, подтянуть дисциплину. На этот счет в том же Постановлении сказано о необходимости «решительно вести борьбу с теневой экономикой, неотвратимо применять меры уголовной и административной ответственности по фактам коррупции, хищений, спекуляции, сокрытия товаров от продажи, бесхозяйственности и других правонарушений в сфере экономики».

Такие слова не могли не найти отклик в душе хотя бы части общества, если не у подавляющего большинства граждан. Однако молчаливая поддержка так и осталась молчаливой и не вылилась в выступления общественности. Почему?

Чтобы найти ответ на этот вопрос, следует обратиться к опыту т. н. «оранжевых революций», столь хорошо известных сегодня. Практика показывает, что за любым «стихийным» протестом на самом деле всегда стоит четкая организация. Всегда есть центр управления и ядро активистов. Без этого важного условия глухое недовольство не приобретает характер осмысленных массовых действий. Возьмем небольшой, чисто организационный штрих: сторонники Ельцина знали, куда им идти (к Белому дому), а люди, сочувствующие «путчистам», были полностью дезориентированы. Кроме того, среди «заговорщиков» не нашлось ни одного харизматичного лидера, способного на яркие выступления и демонстрирующего несгибаемую волю. А в подобные моменты такие люди ох как нужны.

Во всей этой истории есть и еще один важный момент. Не стоит забывать, что Ельцин к 1991 году воспринимался населением именно как оппозиционный политик – противник Горбачева, растерявшего былую народную поддержку. А кого увидели жители СССР в лице «путчистов»? Да все ту же горбачевскую команду, и это, конечно, не способствовало популярности ГКЧП, даже несмотря на то, что сами идеи, озвученные гэкачепистами, были востребованы.

Наконец, нельзя сбрасывать со счетов и демократический настрой огромной массы населения страны и в особенности Москвы, бытовавший в те годы. 12 июня 1991 года, т. е. незадолго до августовских событий, состоялись выборы президента РСФСР. На них победил Ельцин. В отличие от гэкачепистов, он получил властные полномочия, опираясь на прямое волеизъявление миллионов. «Меня возмущает, что какие-то люди пришли к власти, не спросив меня об этом», – эта фраза была основополагающей в те августовские дни. Людям понравилось самим играть в политику, понравилось думать, что они теперь самостоятельно будут выбирать себе власть. Летом 1991 года с этим мнением политикам всех мастей еще приходилось мириться.

Свое мнение по поводу того, почему в августе 1991 года общественность не поддержала ГКЧП, KM.RU высказал заместитель гендиректора Центра политической конъюнктуры Александр Шатилов:

— У ГКЧП была своя база поддержки. Другое дело, что она была гораздо менее активна, чем у демократических сил, и она была распределена в основном по регионам Советского Союза. Сторонники ГКЧП уповали на властные рычаги: ведь большинство гэкачепистов представляли официальную государственную власть и обладали соответствующими полномочиями и ресурсами для того, чтобы реализовать режим чрезвычайного положения. Но на тот момент гэкачеписты воспринимались как наследники горбачевского режима, а это был не слишком благоприятный тренд. К тому же в основном это были возрастные люди. Конечно, они не были геронтократами брежневской эпохи, но, тем не менее, росли в рамках командно-административной системы. А надо учесть, что брежневская система предполагала не принятие каких-то самостоятельных решений и не достижение успеха, а участие в процессе. Т. е. это были аппаратчики, которые участвовали в процессе, но каждый из них боялся этот процесс возглавить. Никто из них не был готов стать потенциальным диктатором, каким в Чили стал Пиночет. Недаром сам Пиночет заявил, что события ГКЧП кажутся ему фарсом, что, дескать, государственные перевороты делаются совершенно не так. В результате гэкачеписты потерпели историческое поражение, а вместе с ним потерпели поражение и Советский Союз, и КПСС.