Нынешний год богат на юбилеи. Однако нетрудно заметить, что среди знаменательных дат львиная доля выпадает на события, так или иначе связанные с последним годом существования Советского Союза. Восьмидесятилетний юбилей первого и последнего президента СССР, а также целая череда двадцатилетий – от годовщины подписания Беловежского соглашения до референдума о сохранении единого союзного государства, от избрания на пост главы России Бориса Ельцина до начала вооруженной фазы грузино-осетинского конфликта.

Но особое место в этом ряду занимает такая круглая дата, как августовский путч ГКЧП и попытка сохранения Советского Союза. Пожалуй, вряд ли отыщется в новейшей истории России событие, которое одновременно удостаивалось бы столь диаметрально противоположных оценок. Об августе 1991 года редко кто пишет в спокойном «объективистском» ключе. Здесь либо панегирики по поводу победы свободы и демократии, либо ностальгические заклинания об утраченном рае. Консенсус среди спорящих политиков и экспертов сохраняется лишь относительно понимания того, что важнейшим последствием неудавшегося путча стало углубление дезинтеграции Советского Союза и его окончательный распад. Последним аккордом в этом процессе стало событие 8 декабря 1991 года – главы трех бывших субъектов Союза ССР (РСФСР, БССР и УССР) в Вискулях, под Брестом подписали Беловежское соглашение.

Через 20 лет настало время для более взвешенной оценки этого бесспорно неординарного политического события. Могла ли отчаянная попытка консервативной части партийного аппарата предотвратить декабрьский финал? И была ли «перестройка» тем смертельным вирусом, который убил советское государство?

Отвечая на этот непростой вопрос, следует отринуть политизированные обобщения. Многочисленные факты говорят о том, что «перестройка» Горбачева не создала национальных проблем и движений в Советском Союзе. Она лишь вывела их на публичный уровень. Между тем, зерна конфликтов были посеяны задолго до прихода Горбачева к власти. И этот тезис требует серьезного обоснования для того, чтобы избежать упрощенных оценок национальной политики СССРв 1985-1991 гг. в целом, и политики первого и последнего президента союзного государства, в частности.

Так, 7 мая 1971 года министр внутренних дел СССР Николай Щелоковсообщал ЦК КПСС об «оперативно-войсковой операции» на территорииЧечено-Ингушской АССР в декабре 1969 года, а также об операциях по сдаче или изъятию оружия. В 1970 году такой «улов» составил 6787 единиц, включая 4 пулемета и 54 автомата. Неслыханное количество по советским меркам! При этом никто из представителей ЦК КПСС или Совмина СССР не удосужился проанализировать причины подобных явлений. В Абхазии выступления с требованиями выхода из состава СССР имели место даже в сталинские времена (Дурипшский сход в 1931 году). После «хрущевской оттепели» они происходили практически раз в 10 лет. Имелись и факты успешной националистической мобилизации – акции протеста в Грузии в апреле 1978 года, в ответ на попытку изменить статус грузинского языка, как единственного официального в республике. Были и случаи террористических атак на этнополитической основе (инциденты в январе 1977 года, организованные в Москве армянскими националистами).

Обсуждались также планы пересмотра статуса той или иной территории (известны истории петиционных кампаний по Нагорному Карабаху), хотя и в узком кругу без публичной полемики в СМИ. Добавим к этому существование националистических диссидентских движений в Грузии, Армении, Прибалтике, на Украине, религиозных (включая откровенно экстремистские) течений в республиках Средней Азии. Еще в 1976 году в Курган-Тюбе Таджикской ССР произошло открытое выступление исламистов против официальной власти.

Впрочем, диссидентским форматом националистические выступления не ограничивались. Под «мудрым руководством» национальных партийных кадров зрели предпосылки трансформации коммунистов-интернационалистов сначала внационал-коммунистов, а потом, по мере углубления кризисных явлений внутри СССР, и в этнических националистов. Парадоксально, но СССР собственными руками готовил свой будущий распад. Советский Союз рассматривался как государство, главными субъектами которого выступают не граждане, а социалистические нации. Фактически, советское государство воспринимало этнические группы в качестве главного субъекта политики и государственного права. На практике это означало формирование представлений об этнической собственности того или иного этноса на территорию, обозначенную как «национальная республика», автономия в составе национальной республики или этнически сконструированный район.

Зигзаги советской национальной политики на примере Южного Кавказа хорошо охарактеризовал американский исследователь Роналд Григор Суни: «Центральное партийное руководство в Москве, с якобы интернационалистской идеологией, осуществляло с помощью партийных властей в южных республиках контроль над демографическими и культурными трансформациями». Он отмечает, что Тбилиси и Баку были в начальные годы советской власти преимущественно русскими и армянскими городами. «Когда Советский Союз вступил в седьмое десятилетие, эти города стали в полном смысле этническими столицами национальных государств. После десятилетий молчания урбанизированное население, дети бывших крестьян, вдохновленные диссидентами – националистами, вышли на улицы», – пишет Суни.

Таким образом, центральная проблема для Горбачева и его окружения была не в том, что они собственноручно (или по чьему-то приказу) создали из ничего межэтнические и религиозные проблемы. Эти проблемы существовали до них. Другой вопрос, что они замалчивались, не освещались, а партийные органы не делали ничего для осмысления причин межэтнической конфликтности. Горбачев вместе с ЦК КПСС, его могущественным Политбюро и репрессивным аппаратом КГБ оказались не готовы к выходу урбанизированных «крестьянских детей» на улицу. Оказалось, что руководству партии, правительства и страны этим «детям» ничего, кроме идеологической демагогии предложить было нечего.

Противники Горбачева из членов ГКЧП часто в своих интервью и комментариях говорили о его бессилии и неготовности жестко навести порядок. Но это чудовищное упрощение. Власти и в период «перестройки» немало применяли силу. Тут можно вспомнить и Тбилиси в апреле 1989 года, Баку в январе 1990 года и прибалтийские республики в 1991 году.

Кстати сказать, далеко не всегда применение силы в последние годы существования Советского Союза было неоправданным и провальным с точки зрения эффективности. Так, в 1989 году МВД СССР сумело развести по разные стороны грузин и абхазов. По крайней мере, за две недели июньских волнений того года в Абхазии погибли 14 человек, а после распада СССР примерное количество погибших в грузино-абхазском конфликте составило 8 тыс. человек. Запоздалое вмешательство союзных властей в 1990 году в киргизско-узбекский конфликт и в ситуацию в Душанбе также смогло остановить волну погромов.

Но проблема не в силе как таковой. Александру Невскому приписывается фраза: «Не в силе Бог, а в правде!». В 1989-1991 гг. население бывшего единого Союза не чувствовало «правды» за Москвой, в чем-то ошибочно полагаясь на свои «национальные правды», в чем-то недопонимая трагические последствия распада страны. Но доверие к центральной власти, даже бряцавшей оружием, от 1989 к 1991 гг. только падало.

Между тем, за ключевые политические решения, начиная от Карабаха и заканчивая Средней Азией и Прибалтикой, ответственность несет не только Горбачев, но и его соратники, которые были и среди членов ГКЧП. Разве Геннадий Янаев, Дмитрий Язов и Владимир Крючков не получили свои назначения из рук Горбачева? Разве не хваленые «силовики» проспали Сумгаит, Ош, Новый Узген, Душанбе, возведение самозваных границ и межреспубликанские блокады? Разве не они наделали массу ошибок в том же Тбилиси или Баку? Разве не вчерашние партийные выдвиженцы, наделенные полномочиями из Москвы, в одночасье перекрасились в радетелей «национальной свободы» и «религиозного возрождения»? И почему «спасители Союза» ничего не сделали для формирования в республиках и автономиях широкого общественного движения в его защиту?

Трудно понять, откуда берется вера в то, что эти кадры, фактически выдвиженцы «перестройки», отставив Горбачева, смогли бы повернуть реки истории вспять, в то время, когда конфликты и забастовки, погромы и этнические чистки уже вошли в практику. Кто бы реализовал их «силовые установки»? Ведь дать такую установку – одно, а выполнить – совсем другое.

Таким образом, главная ошибка СССР «времен упадка» кроется не в том, что руководство станы не смогло остановить распад. Оно не смогло понять его причин, оценить глубину этнополитического кризиса и масштабы трагедий 1985-1991 гг.Уверовав в свою непогрешимость, оно не пыталось хотя бы смягчить возможные последствия развала страны, подстелив «юридическую подушку». Именно это и стало, в конечном итоге, причиной распада СССР по деструктивному сценарию.