Самый замечательный довод в пользу переименования милиции в полицию — это довод генерала от «ЕР» Колесникова, представлявшего Закон о полиции при его «утверждении» в Госдуме. По его мнению, это некий акт исторической справедливости, возвращением царского наименования данной охранительной структуры признающей выдающиеся заслуги «несправедливо оболганной царской полиции» в деле «защиты Конституции и прав граждан в Российской Империи».

Сложно сказать, какое образование у этого «генерала». То есть, формально — он окончил юридический факультет Ростовского государственного университета (1973) и Академию Министерства внутренних дел СССР (1990). В результате, правда, так и не узнал (как дипломированный юрист):

1. Что в Российской империи конституции не было, а сам юридический порядок основывался не на «суверенитете права», что обычно все же предполагает конституция — то есть не на обязанности власти действовать в рамках строго очерченных для нее законом, а на «суверенитете власти», то есть признании того, что власть (высшая власть) правомочна в своих действиях на том основании, что она — власть. При наличии конституции имеется в виду, что власть — есть производное от права. В Российской империи само право было производным от абсолютной власти.

Соответственно, этот «генерал», окончивший два советских ВУЗа, так и не узнал, что какая-никакая, но первая российская конституция была принята в июле 1918 года. Когда полиции уже не существовало, поскольку она была упразднена даже не Советской властью, а Постановлением Временного правительства. Оно же создало и «народную милицию».

То есть полиция и конституция в России никогда не совмещались — это явления разных периодов.

2. Этот «юрист» не знает, что в Российской Империи не только никогда не было конституции, но не было и «граждан». Потому что в Российской империи были не «граждане», а «подданные». Разница, кроме терминов, и в том, что граждане имеют некие закрепленные за ними права от рождения. И главное, изначально теоретически рассматриваются как допущенные к управлению государством — то есть, по идее. Там, где есть граждане, государство существует для того, чтобы служить их интересам и выполнять их волю. Там, где есть подданные, они если и могут что-либо иметь, то только по воле и с согласия абсолютной власти. И изначально существуют для того, чтобы выполнять ее волю.

То есть, такое положение вещей может существовать и при наличии формальной конституции — по факту ее толкования и исполнения. Но категория подданичества и система самодержавия изначально предполагают, что и формально люди — лишь «обязанные» для исполнения велений власти. Они по определению имеют одно назначение — быть «слугами самодержца».

3. Соответственно, никаких прав полиция империи не защищала и не могла защищать, потому что никаких прав в нынешнем понимании у «подданных» и не было. Время от времени власть что-то разрешала — то дворянам не служить, то давала те или иные льготы, но это всегда были именно льготы и привилегии, а не права. То, что в этом отношении было сделано в «Эпоху реформ» Александром II, в основном было отобрано в ходе контрреформ Александра III. Кстати, практически с самого его момента вступления на престол в стране было введено — и в целом лишь продлялось, но не отменялось — чрезвычайное положение. И, скажем, за ту или иную «оппозиционную» политическую деятельность выселение и каторга присуждались даже не решением суда, а полицейским решением в административном порядке. На основании права, предоставленного императорским указом. С момента вступления на престол Александра III почти до конца века вообще власть решилась лишь на один открытый процесс — по делу «первомартовцев» о покушении на царя.

Полиция империи если какие-то права и защищала, то те самые дарованные «права-привилегии» и право власти быть абсолютной и неограниченной.

Насколько эффективно она это делала — это отдельный интересный вопрос.

Во всяком случае, в итоге она с этой своей задачей не справилась — и в ключевые моменты и 1905-07 гг., и 1917 года попросту разбегалась.

При этом, с одной стороны, взяточничество полиции было нескрываемой нормой, а служить туда шли большей частью неудачливые представители имущих групп, у которых не сложилась иная карьера или которые были выгнаны за неуспеваемость из гимназий и университетов.

Хотя, как и в любом деле, здесь были и заметные исключения.

Поклонник подобных нравов и назначения царской полиции «юрист» Колесников не случайно сказал то, что сказал. С одной стороны, он, как и положено полицейскому, защищал решение, принятое властью на своем высшем уровне вне зависимости от правовой его обоснованности, учета мнения граждан и здравого смысла.

С другой, он сказал именно то, что, очевидно, и думал. Что задача охранительных структур — защищать именно то, что защищала царская полиция, — абсолютную власть и права имущих, и именно так, как она это и делала — беря взятки, избивая безоружных и разбегаясь, пряча форму при первой реальной опасности.

Но, безусловно, инициатор этого переименования, как известно, не он — а другой высокопоставленный «юрист». Который тоже предложил это название не случайно. Недаром он очень гордится своим мнимым или действительным сходством с последним русским императором. И недаром недавно в Ярославле рассуждал о «Плисецких функциях демократии». И который, очевидно, тоже считает идеалом конституционности и гарантии прав граждан Российскую империю и практику русских царей.

Правда, в отличие от него, последние все же подчас делали и нечто полезное — расширяли территорию государства, создавали русскую промышленность, строили города и театры.

Теоретически вообще может существовать не только полицейское государство, но и «полицейская демократия». Это такая демократия, при которой право голоса, как и другие права, имеют только сотрудники полиции.

В идеальной «полицейской демократии» полицейские: 1. Участвуют в формировании легитимности власти. 2. Участвуют в формировании элиты страны — в первую очередь из своих рядов. 3. Определяют приоритетные цели элиты и страны. 4. Осуществляют контроль за действиями «элиты». При этом право на это имеют исключительно они.

Тоже демократия! Граждане имеют право на управление государством, равно как и другие политические права. Другой вопрос, что гражданами являются исключительно сотрудники полиции.

Кстати, это куда более демократично, чем система, где все права имеет лишь один властитель, как это было в Российской империи.

Только то, как Колесников тупо и послушно защищал (подобно всей «Единой России») волю президента Медведева, доказывает, что речь идет даже не об этом. Строго говоря, в российском общественном сознании слово «полиция» в первую очередь ассоциируется вовсе не с дореволюционными охранительными структурами. Последние больше интуитивно связываются со словами «городовой», «жандарм», «филер», «охранка». Будет срок — Медведев с Колесниковым еще объяснят России, какие это замечательные и светлые образы. Как и близкие им: например, «провокатор охранки».

Но слово «полиция» больше ассоциируется с известными картельными структурами оккупационных фашистских властей времен Великой Отечественной войны.

В этом «припоминании», полицейский — вовсе не чин правоохранительной структуры, созданной Петром I. Это — «полицай». Надсмотрщик. Каратель. Причем, в отличие от карателя-эсэсовца, это «предатель» и «прислужник карателя». Даже не фашист — прислужник фашиста.

То есть здесь система образов работает не в цепочке «полицейский-благородный шериф», а в цепочке «полицейский-полицай-прислужник».

И это не просто ассоциативная цепочка тех, кто название «полиция» не воспринимает — а известно, что, по социологическим данным, поддерживает это переименование не более 10 % граждан.

Это и реальная ассоциативная цепочка образов самих инициаторов переименования, которые не говорят, но желают — получить структуру «прислужников», лакеев. Таких, как тот же генерал Колесников. Таких, как вся «Единая Россия». Как российские судьи. Как российские депутаты. Как российские губернаторы.

Это — не «полицейская демократия» и не «полицейское государство».

Потому что в последнем хотя бы полицейские имеют права и являются гражданами. А если их еще транскрибировать благородно, по Платону «стражами»: честными, неподкупными и отважными, то еще некая и романтика с респектабельностью появляется.

Это — «полицай-демократия» и «полицай-государство». Где демократия есть прислужник власти. Главная политическая фигура — потенциальный каратель. Тоже лишенный прав за исключением права прислуживать, «инструмент в руках начальства».

Где контролером исполнения всех «прав» формального гражданина, а реального подданного стоит «херр полицай». Он же — прислужник «херра президент-полицая». Которому подчинены все, за исключением «обер президент-полицая» и подчиненных лично ему.

И где все должностные лица «херры полицаи»: «херр депутат-полицай», «херр мэр-полицай», «херр губернатор-полицай», «херр судья- полицай».

«Полицай-государство» и «полицай-демократия» как «полицай-мечта» «полицай-президента».