Через три недели Российская Государственная Дума рассмотрит законопроект «Об охране здоровья граждан», который сотрет грань между жизнью и смертью, и положит начало массовой детской трансплантологии, в которой решение на расчленение будет зависеть ни от ребенка, ни от родителя — от чиновника. По умолчанию, согласие на донорство законом не предусмотрено (промолчал, значит, согласился). В критических ситуациях резать будут живого и по Закону. Нельзя даже отказаться заранее.

Если этот закон Дума примет, случится непоправимое. Смерть из области сакрального перейдет в разряд обыденного, и станет коммерческой деятельностью: высокорентабельной и потому желанной для тех, кто будет ее констатировать. Зачем лечить, выхаживать и наживать себе неприятности? Намного выгоднее просто подвести человека к смерти и у последней черты расчленить и распродать его. Такое уже практикуется в горячих точках. Прайс-лист известен, конвейер смерти работает бесперебойно. Закон предписывает умереть живым. Жизнь завершается на грани. У каждого свое предназначение: кого на почки, кого на глаза, кого на сосуды.

Растет число горячих точек. Вчера ВОЗ запросила у Нидерландов 100 млн. долларов на оказание медицинской помощи населению Ливии. Какой помощи, какому населению, и почему так всполошилось сообщество чиновников от здравоохранения? Ответ лежит в плоскости коммерции. Будут помогать или нет, еще вопрос, а вот грузы трансплантатов регулярно пойдут в Европу минуя досмотры, под флагами гуманизма. Профессия патологоанатома становится самой престижной и самой высокооплачиваемой профессией на войне. Главное, чтобы она не прекращалась ни на секунду.

Кстати, есть негласное решение НАТО о продлении боевых действий после сентября. Что ищет НАТО в Ливии? И что там действительно происходит с мирным населением на территориях, подконтрольных революционерам? Гибнут и повстанцы, и не повстанцы, и просто живущие тоже гибнут. Молодые тела нынче в цене. Зачем им врачи, кого и от чего спасать, — от смерти? Зачем? Демократические преференции населения значения не имеют. На органы идут все: и те, и эти. У смерти нет ни границ, ни национальностей.

В России, похоже, начнется собственное национальное жертвоприношение. На алтарь трансплантологии взойдут агнцы: те, кто не может за себя постоять. Дети. Во имя чего их туда ведут? Человеческие органы итак текут из страны рекой (почетное первое место), доходы от них скоро перекроют доходы от нефти.

Детское донорство, детские трупы, детские ручонки с татуировкой номера… чем-то все это напоминает кадры американской хроники мая 1945 года, — фашистские лагеря смерти. Эксперименты со смертью опасны для всех, не только для экспериментаторов. Они дают буйные всходы. Зачем киднеппингеру требовать за ребенка выкуп у небогатой или даже у богатой семьи? Опасно. Срок дадут. Проще договориться с врачом или чиновником, инициировать несчастный случай и получить отступные от заказчика. И никакого риска! Кто там, в реанимации спросит у ребенка несогласия, или у вас? Не спросят, — себе дороже. А кто оформит несогласие?! Никто. А согласие на трансплантацию и не требуется, раз законом введена категория «неиспрошенное согласие» Презумпция согласия становится доминантой. Зачем же тратить время на оформление несогласия. Время — деньги. Промедление смерти — недополученная выгода. Система правит бал. Есть закон, и вам на него и укажут, а потом хоть всю жизнь бегай по судам. Ребенка не вернешь. Система-то коррупционная, суды хозяина не сдают. Смерть мозга, если такое случится (ст.61), понятие субъективное. Кто там знает, где эта смерть начинается. Где прикажут, там и начнется. Бороться за жизнь и помогать человеку станет невыгодно. Вполне возможен и план по смертности, негласный, но обязательный к исполнению. В случае скандала, спишут на врачебную ошибку. Ее пока никто не отменял. И все. Кого судить? Закон? Нет. Судить нужно тех, кто этот закон в сентябре принимать будет. Госдума, одумайся, остановись! Ты что, из другого мяса?