Д. Медведев вот-вот или потеряет, или, наконец, обретёт занимаемую им должность, так что уместно что-то сказать об итогах, начав хотя бы для порядка с того, что ему удалось.

Вспомним Россию на день его появления в Кремле. В ней уже была и всё более уверенно себя чувствовала идеология антизападничества. Мы — русские, какой восторг! тогда как америкосы — пиндосы. Официально эта идеология себя почти не излагала, если не считать нескольких слов в программе партии «Единая Россия»: что-то о «консерватизме». Такого в России ещё не бывало. Официальная идеология в виде намёка! Обычно казённая идеология потому и казённая, что заявляет себя прямо, громко, гордится своими предтечами и творцами. Здесь же стране и миру предоставляли только догадываться. Суть оставлялась для немногих посвящённых. Такая себе гностическая VIP-тусовка.

Намёк шёл от Путина. При нём был Н. Михалков. В своё время он дружил с Руцким, подарил ему книгу Ивана Ильина. Философ, изгнанный, кажется, самим Лениным, говорил вещи, которые понравились бы самому Сталину: Россию следует держать в ежовых рукавицах, это дело богоугодное. Простоватый Руцкой тут же кинулся цитировать… Прошли годы, Руцкой был забыт и Россией, и Михалковым, у которого тем временем появился новый друг. Путин воздержался от цитирования, а сделал вот что: на свои деньги поставил Ильину надгробие. После этого «известного русского мыслителя» прочитали и те, кто отродясь ничего не читывал. Славное наследие содержит три истинно русские мысли. Мысль первая. Править Россией должно одно лицо, лучше всего — царь, а за неимением оного — кто угодно, лишь бы безраздельно. Мысль вторая. Не надо молиться на народ. Народ, особенно такой взбалмошный, забитый, как русский, правильно голосовать не может. Надо считать только голоса лучших его представителей. Мысль третья. Если правитель — дрянь, надо не поносить его, не «вредительствовать», а помогать ему. Оппозиция допустима только верноподданная, крикунам надо затыкать рты. Всё это, разумеется, для того, чтобы Россия всегда оставалась выше Запада.

И вот против этих задушевных убеждений своего многолетнего друга и начальника восстал Медведев. Идеология оказалась тем полем, где ему была позволена какая-то отсебятина, и он не преминул… Ещё в положении кандидата в президенты он отверг формулу «суверенная демократия», заявив, что суверенитет и демократия — это из разных опер. Сказано было неожиданно точно, грамотно. Стало видно, что он хорошо понимает всю мелкотравчатость, но и опасность кремлёвской демагогии. Далее пошли его тексты — президентские послания, интервью, статьи и заметки. Перо сознательного западника продолжало скрипеть внятно и едва ли не дерзко. Никого он, положим, не напугал, потому что Путин оставался Путиным, но дух Ильина всё-таки перестал витать над всем и вся. Ясно, почему такой его носитель, как А.Дугин, говорит, что каждые лишние четверть часа пребывания Медведева в Кремле — беда для страны. Таким отзывом можно гордиться, тем более, что враги обычно искреннее друзей.

Медведев, наверное, разочарован, что его борьба на идеологическом фронте остаётся как следует не оцененной. И что его должно особенно озадачивать — что боролся он такими способами, какие должны были быть до тонкостей понятны его соотечественникам. «Путин — по-византийски, и я — по-византийски». Придётся когда-нибудь самому похвалить себя: «Я не дал России превратиться в антизападное идеологическое государство».

Что скажем ему в утешение? В российской истории он появился под самый занавес её византийского периода. Чтобы намёки, которые он стал направлять против Путина, всеми замечались и по достоинству оценивались, каждое слово в державе должно было бы стоить не меньше девяти граммов свинца. В такой же стране, какова Россия в ХХ1 веке, высочайшие речи заведомо обречены служить не более чем казённым шумом. Тем не менее, то, что Медведев оказался первым после Гайдара, кто заговорил западным языком, может иметь важные, если не исторические, последствия.