В разгар летней приемной кампании в вузах страны тема ЕГЭ становится одной из ключевых в российских СМИ. И это не удивительно: она затрагивает интересы большинства россиян, а в предвыборный год этот фактор становится политическим.

В разгар летней приемной кампании в вузах страны тема ЕГЭ становится одной из ключевых в российских СМИ, что не удивительно: она затрагивает интересы большинства россиян, а в предвыборный год этот фактор становится политическим. Да и озабоченность ученых, преподавателей, разумных политиков и чиновников понятна – от качества сегодняшнего образования напрямую зависит качество завтрашней жизни в России. Президент Медведев уделил нынешней весной эксперименту немало внимания: он позвонил министру образования Андрею Фурсенко и дал «четкое указание» разобраться с нарушениями при сдаче единого госэкзамена.

На днях на заседании комиссии по совершенствованию проведения госэкзамена, которую возглавляет глава Администрации президента РФ Сергей Нарышкин, прозвучало сенсационное предложение: лишить Министерство образования и Рособрнадзор права проведения всех экзаменов – собственно ЕГЭ, государственной итоговой аттестации после девятого класса (ГИА) и других промежуточных испытаний – и создать под эту работу специальные независимые агентства. Президентская комиссия также одобрила все рекомендации по реформированию ЕГЭ, разработанные Общественной палатой и сформулированные ректором Высшей школы экономики Ярославом Кузьминовым.

Нарекания последнего времени, особенно этого года, в плане организации прозрачной и честной процедуры ЕГЭ действительно поставили вопрос о соответствии организационных структур Рособрнадзора уровню стоящих перед ним задач. Члены комиссии считают такой шаг единственным способом сделать ЕГЭ более честным и прозрачным.

Предполагается, что для этих целей будет создана целая сеть аттестационных агентств, которые займутся проверкой знаний на некоммерческой основе и независимо от деятельности Минобра. Члены комиссии выступают против коммерциализации оператора ЕГЭ или его финансирования за счет взносов сдающих экзамен. Правовой статус новой структуры стоит обсудить более детально. «Это может быть государственно-общественная организация, созданная под патронатом президента России, с ярко выраженным некоммерческим характером. Или второй вариант – быть независимым государственным агентством, аналоги которых сейчас создаются правительством», – предполагает член комиссии, ректор ВШЭ Ярослав Кузьминов. В частности, речь может идти о создании госкорпорации «Росаттестация», подчиняющейся не министру образования, а напрямую председателю правительства.

Впрочем, пока это лишь идея, поэтому в 2012 году ЕГЭ пройдет по привычной уже схеме. Правда, уже сейчас законодатели занялись детальной проработкой ответственности за нарушение правил проведения ЕГЭ вплоть до уголовной («Мошенничество, совершенное группой лиц»). Комиссия, по сведениям прессы, одобрила еще целый ряд первоочередных мер относительно ЕГЭ. Среди них – разделение экзамена на два уровня сложности, учет при поступлении в вузы среднего балла аттестата, а также увеличение количества общественных наблюдателей на экзаменах.

Вариант с введением двухуровневой сложности заданий предполагает, что ученик гуманитарной направленности, к примеру, может выбрать облегченный вариант экзамена по точным наукам и наоборот. Остается неясным, впрочем: каким образом будут соотноситься (в частности, при поступлении в вузы) результаты сдававших обычный и выбравших «продвинутый» экзамены?

Основным итогом заседания президентской комиссии по совершенствованию ЕГЭ эксперты считают тот факт, что в Кремле не стали обсуждать ни возможность полной отмены итоговой аттестации в формате общенационального тестирования, ни предложения сделать ЕГЭ добровольным, предоставив выпускникам возможность выбора формы итоговой отчетности (то есть между ЕГЭ и традиционным экзаменом).

Между тем само по себе предложение (судя по тону чиновников, представлявших его, уже практически принятое решение) вывести проведение ЕГЭ из-под власти Минобрнауки – никакая не революция. Это попросту то, что следовало сделать одновременно с началом «эксперимента» под названием «единый государственный экзамен». Действительно, отдать проверку чего-либо «на откуп» проверяемым – хуже, чем вовсе ничего не проверять. Ибо Минобр (не говоря уже о местных департаментах образования и школах) был (и остается) крайне заинтересован в относительно удовлетворительных результатах ЕГЭ. В результате ЕГЭ и составляется так, чтобы количество двоек было минимальным; во многих случаях «на местах» сквозь пальцы смотрят на разнообразную «помощь» выпускникам со стороны «заинтересованных лиц» – и т.д., и т.п. Все сказанное, заметим, актуально даже без учета тривиальной и всеобъемлющей коррупции – скандалы нынешнего лета, безусловно, представляют собой лишь верхушку айсберга.

С другой же стороны, не видно, чтобы данная реорганизация серьезным образом устранила главные беды ЕГЭ, в частности:

— замену в большинстве школ страны изучения ряда предметов в 11-м (а теперь и в 9-м) классе дрессировкой, натаскиванием на сдачу ЕГЭ;

— тестовый характер самого ЕГЭ, что дает «дрессированным» выпускникам преимущество по сравнению с талантливыми (истинный талант противостоит дрессировке, не выносит ее; да и угнетается ею, кстати);

— наличие жестких критериев оценивания, согласно которым зачастую мелкий недочет в решении и серьезная ошибка оцениваются одинаково, а оригинальный способ решения или существенное продвижение в оном при отсутствии ответа обычно оцениваются нулевым баллом;

— всеобъемлющую коррумпированность (в самом деле, рискнет ли кто-либо, находясь в здравом уме и твердой памяти, дать гарантии, что сотрудники нового федерального учреждения будут начисто лишены корыстных побуждений и элементарных человеческих слабостей?).

Так что никакого серьезного улучшения ситуации не произойдет. И все же некоторые вопросы (видимо, из числа «вечных») возникают.

Первое: способен ли ЕГЭ стать механизмом, оценивающим исключительно знания конкретного ученика, а не общий уровень образования в стране, области, городе и т.д., вплоть до отдельной школы?

На данный момент Минобр активнейшим образом использует результаты ЕГЭ как средство оценивать работу и квалификацию образовательных учреждений и учителей и даже как средство оказывать на них давление. Нельзя сказать, что подобная практика имеет место только в нашей стране. Между тем анализ имеющегося опыта зарубежных стран выявляет со всей очевидностью ее порочность.

Так, наиболее громкий в истории США скандал с фальсификацией результатов контрольных тестов, разразившийся не так давно в штате Джорджия, берет начало в 2001 году, когда администрация Буша-младшего при горячем содействии сенатора Теда Кеннеди, возглавлявшего комитет верхней палаты по образованию, провела закон под названием «Ни одного отстающего ребенка». Суть его сводилась к повышению ответственности школ и учителей за успехи каждого ученика.

Закон установил систему материального поощрения школ и конкретных учителей на основании единых критериев. Школы с высоким рейтингом получают дополнительное финансирование из федерального бюджета. Школам с плохими результатами угрожает смена руководства или закрытие. По успехам учеников оценивается профессионализм учителя. Казалось бы, все правильно и справедливо. Но система материального стимулирования стимулирует лишь очковтирательство, что и доказал скандал в Джорджии.

Государственные школы Атланты из года в год рапортовали о блестящих достижениях. Между тем газета «Atlanta Journal-Constitution» проанализировала результаты тестов за 2008 и 2009 годы и пришла к выводу, что они «статистически неправдоподобны». В августе прошлого года губернатор штата учинил расследование.

Итоги расследования оказались ужасающими. 178 учителей и директоров 44 школ Атланты замешаны в систематической подделке отчетности: они стирали в контрольных работах неправильные ответы и вписывали правильные. От тех, кто пытался протестовать, избавлялись. Наиболее злостным фальсификаторам грозит теперь до 10 лет лишения свободы.

Как видим, практика массовой фальсификации результатов тестовых испытаний не может быть сведена исключительно к некоторым «национальным особенностям» (на которые обычно указывают как сторонники, так и противники ЕГЭ в России) типа низкой правовой культуры, неразвитости институтов государства и гражданского общества, консерватизма мышления и неприятия любых реформаторских начинаний… Очевидно, что в данном случае можно говорить о системных по своему характеру дефектах, уходящих корнями в порочную модель мотивации участников процесса.

Второе: почему очередные и весьма радикальные нововведения, касающиеся ЕГЭ, не предполагают широкого общественного и экспертного обсуждения реформы – желательно с возможностью подачи предложений на какой-либо официальный сайт? Обсуждение в Общественной палате, которое упоминается в СМИ, явно не может претендовать на эту роль.

Третий момент касается извечной проблемы, которая в теории государственного управления известна лаконичной формулой: «Кто будет надзирать за надзирателями?». Прежних организаторов не контролировал никто, и их волюнтаризм весьма условно ограничивался лишь страхом оказаться фигурантом слишком уж скандальных ситуаций.

В условиях почти полного отсутствия независимых СМИ и фундаментального недоверия общественности ко всем институтам и органам государственной власти вопрос этот представляется отнюдь не тривиальным. Большинство школьников и их родителей уверены, что при тотальной коррупции в России сдать ЕГЭ честно невозможно, и поэтому пользуются мошенническими схемами – как с ведома организаторов, так и на свой страх и риск. Не без оснований полагая, что если они окажутся излишне щепетильны в этом вопросе, то на конкурсе в вуз их обойдут те, кто уже успел освободиться от «химеры совести».

Между тем все предлагаемые новшества, по сути дела, проблему фальсификации не решают. Сам по себе механизм не выдерживает никакой критики. Он растянут по времени, в нем много таких процедурных моментов, которые позволяют разным людям в разное время в разных местах так или иначе сфальсифицировать результат.

И, наконец, последний, но, пожалуй, наиболее принципиальный вопрос. Почему сама возможность полной отмены ЕГЭ или замены его чем-либо более осмысленным всерьез даже не рассматривалась? «Власть не поддалась на соблазны заработать на популизме очки перед выборами», – комментируют итоги заседания комиссии апологеты ЕГЭ, походя навешивая на своих оппонентов политический ярлык.

Впрочем, находятся иные «безответственные» политики, которые в этом вопросе вовсе не чужды того, что в представлении экспертов Минобра и Высшей школы экономики является «популизмом». Так, президент США Барак Обама 28 января 2010 года заявил, что Америка немедленно должна избавиться от всех форм тестирования, особенно итогового тестирования, и попросил на это четыре миллиарда долларов у Конгресса США.

О том же говорил и Билл Гейтс. Выступая перед американскими губернаторами, он прямо сказал: «Господа, американская школа умерла. Виной тому все те тупые тесты и тупое натаскивание, которое мы с вами последние годы практикуем». Всем давно очевидно, что итоговое тестирование не может определить реальных способностей и возможностей человека.

Так или иначе, очевидная на сегодня неспособность выработать адекватный, независимый, прозрачный и объективный механизм оценки знаний в стране будет означать, что государство признало полную собственную беспомощность в организации государственного образования.