Уважаемые читатели! Доведённый «случаем в Казани» и последующим антиполицейским пиаром до очередного приступа нестандартных идей,

министр внутренних дел РФ Рашид Гумарович Нургалиев заявил: «Нужно, может быть, даже какую-то такую дисциплину ввести или курс — человеколюбие. Надо уметь сопереживать, сочувствовать… Действительно, нам нужно, чтобы какой-то был предмет здесь в московском, в других наших вузах».

Есть мнение, что Рашид Гумарович в очередной раз пытается, прекрасно понимая суть дела, неуклюже говорить на языке правозащитных эльфов. Либо за годы административной деятельности сам подхватил где-то эльфийство, что тоже бывает.

На самом деле рецепт от случаев типа казанского — едва ли в человеколюбии. Никакого человеколюбия сотруднику правоохранительных органов на определённые категории людей не хватит. Даже на поток пьяных в вытрезвителе. А если общаться придётся с насильником-педофилом? С жуликом, специализирующимся на выманивании пенсий у старушек? Или, как в случае покойной «казанской жертвы» Сергея Назарова — с шестикратно судимым за кражи, грабежи и угрозы рецедивистом со звёздами на коленях? Общаться с ними душевно и человеколюбиво бывает трудно. Особенно если эти сограждане качают права и вообще демонстрируют биологическую доминантность.

Рецепт сдержанного отношения полицейских к гражданам — другой. Просто Рашид Гурамович по ряду причин не может его озвучить. Попробуем ему помочь.

В сущности, с чего начались 90-е — и почему они были так страшны в простом уличном смысле? Если очень грубо и коротко — «закон на улице», милиционеры, с распадом советского общества оказались лишены враз всякого «престижа профессии». Состоявшей, между прочим, в защите этого советского общества. А сталкиваясь в 90-х с «обществами» в основном преступными — они стали считать себя чем-то, сравнимым с бандитами.

Даже в случае, если они не были обслуживающим персоналом при преступности — они перестали смотреть на жульё, ворьё и бандюков с полагающимся стражам порядка презрением. На то была масса, конечно, объективных причин — но факт есть факт. Они стали смотреть на преступников с неприязнью, иногда с ненавистью — но забыли о том, что человек, хранящий социум, есть по определению более высокая форма жизни, чем человек асоциальный. И по определению не может ставить себя с ним на одну доску.

И сейчас, когда полицейским повысили зарплаты до человеческих (и даже, если верить сообщениям, начинают выделять служебные квартиры) — юное поколение правоохранителей всё ещё мозгами живёт в океане смешанной «ментовско-бандитской» субкультурки. Там, где написаны терабайты угарного треша и сняты петабайты сериалов, которые нужно по полчаса смотреть, прежде чем поймёшь, кто тут бандит, а кто полицейский.

В этой связи вспомним самого известного (после дяди Стёпы) милиционера СССР — Глеба Егоровича Жеглова. Поставим на секунду мысленный эксперимент: если бы перед Глебом Егоровичем задержанный урка начал образцово-показательную демонстрацию превосходства — стал бы Глеб Егорович марать свои руки и бутылить задержанного шампанским, чтобы унизить его?

Нет, не стал бы. По одной простой причине: Глебу Егоровичу незачем унижать урку. Он — советский милиционер, имеющий целью беречь сон граждан и подводить под статьи всяких смрадных гадов. А вовсе не доказывать смрадным гадам, что он их выше. Преступник, в свою очередь — унижен уже тем, что он преступник. То, что Жеглов выше, для самого Жеглова — сверкающая банальность. Это настолько очевидно, что весь выпендрёж преступника для него — пустой звук и зелёный шум.

(Эту аналогию можно перенести, кстати, и на отношения вне сферы правоохраны. Вспомним те предприятия, где работники чётко делятся на делающих дело и занимающихся взаимоотношениями. Отчего любая попытка вовлечь первых в эмоциональные бури вторых с презрением отвергается? Оттого, что «разбираться с ними по-ихнему» -ниже достоинства тех, кто считает себя человеком дела и уважает себя за дело.)

…Собственно говоря, инцидент в Казани (как и более ранний, но похожий инцидент в Томске) иллюстрирует одну простую вещь. В большом числе мест полицейские не считают себя привилегированным сословием, стоящим на пять голов выше правонарушителей. Они ценят свою власть, но не себя самих. И не боятся уронить свой престиж, поскольку себя престижными не чувствуют.

…Так что на самом деле полицейским надо прививать не человеколюбие, а профессиональную и социальную гордость. Можно даже не просто гордость, а заносчивость — но связанную именно с профессией и социальной ролью, а не с должностью. Чтобы они настолько презирали правонарушителей, чтобы больше всего бояться на них походить.

Конечно, и это не на всех подействует — но это подействует определённо лучше «зачётов по сопереживанию».