Бурные споры возникли в последние дни по поводу свободы мнений. И про то, уместно ли в принципе обсуждать тему, правильно ли вела себя мать, защищая своего сына от смерти.

Я всегда, и двумя руками, за свободу мнений. Но все-таки подразумевая грань допустимого для людей. Например, я в принципе не считаю возможными дискуссии о том, имеют ли право на жизнь дети, родившиеся глубокими инвалидами. Или о том, надо ли отдавать места в больницах отжившим свое, выжившим из ума старикам, в то время, когда умирают молодые. И даже про то, кому мы, белорусы, в первую очередь должны идти бить морду за все исторические обиды – русским, полякам или евреям – при мне лучше не говорить.

Из этой серии для меня и дискуссии на тему, правильно или неправильно вела себя мать, уверенная в том, что ее сын не виновен…

Если ничего не изменилось с тех времен, когда расстрельной командой командовал Олег Алкаев, то последнее, что делают с приговоренным – ставят его на колени. А уже потом – пуля. Нашлись люди, которые сегодня говорят, что надо было не спорить, не доказывать, не требовать справедливости, а, наоборот, молчать и просить. Нашлись люди, которые говорят, что самым лучшим было – всем заткнуться. Нашлись те, кто убеждает нас, что жить надо по законам диктатуры. Они считают, что самым правильным было – всем стать на колени. И отстаивают право на такую позицию.

Можно вдрызг разбить эту позицию по сути. И даже не приводя в пример промолчавшего весь суд Коновалова и его родственников, которых молчание не спасло от расстрела. И даже не вдаваясь в статистику смертных приговоров и статистику помилований. При том, что родственники всех (абсолютно всех!) осужденных, приговоренных к высшей мере, молчали и покорно просили о милости. Хотя даже по делу самой кровавой банды в истории Беларуси — банды Морозова – было что говорить. Потому что сам Морозов был расстрелян, когда начал давать показания против высокопоставленных ментов, и несмотря на то, что должен был проходить свидетелем в других процессах.

И тем не менее, молчание и покорность никому не помогли.

Я встречалась с матерью, которая призналась, что покорно оказывала сексуальные услуги одному уроду из причастных к «расстрельной команде» только потому, что он обещал как-то поспособствовать, потянуть время до лучшего настроения главного решальщика. И от этих услуг он не отказался, даже зная, что приговор уже приведен в исполнение. Он ее обнадеживал, обещал, согласился что-то вкусненькое передать ее мальчику… А придя домой, женщина тоже вынула из почтового ящика тоненький конверт. Правда, почему-то рассказывала, что ее уведомили не про справку о смерти, которую надо получить (об этом известили Любовь Ковалеву), а о том, что она может забрать вещи сына…

Когда мы разговаривали с этой женщиной, после трагических событий уже прошло пару лет. Но ее глаза все еще были без цвета. Она их выплакала, казня себя за то, что не кричала на весь мир. Она считала, что именно поэтому не спасла его.

Я не знаю. Я даже не уверена, что ее сын был действительно не виновен. Но в чем ее упрекать? Как ее упрекать?..

Я понимаю остроту дискуссий на тему, нужна смертная казнь или ее надо отменить. Я понимаю, когда люди скрещивают копья с доводами «виновен – не виновен». Но вот споры на тему, надо ли было защищать того, кого ты считаешь несправедливо обвиненным, осужденным, приговоренным, я не понимаю по сути. Если мы люди, если нам в детстве читали правильные книжки, если мы ради забавы не вырывали когти у кошек, то как вообще можно выдавать за свободу мнений довод, что самая лучшая тактика – промолчать?..

Ну а если этот упрек адресуется матери, то это вообще за гранью моего понимания, за гранью добра и зла. Это просто в какой-то такой системе координат, где смещены или даже отсутствуют основополагающие человеческие ценности.

Как ко всему этому относиться?..

Еще с советских времен знаю поучительную историю про «у меня такое мнение». Там, конечно, ситуация была не такой трагической. Но человек накануне защиты диссертации своего хорошего друга написал донос: мол, как кандидат в члены партии не могу промолчать… И выдал историю про то, что, по его мнению, соискатель не имеет права носить высокое звание советского ученого, потому что помимо семьи имеет иные связи… И далее в том же духе. Когда его спросили, зачем ты это сделал, он честно ответил: «У меня такая гражданская позиция». И сразу, без моралите, смачно получил в рыло.

С тех пор имеет вставную челюсть. И, кстати, до сих пор работает в журналистике.