Более двух десятилетий назад Вацлав Гавел, избалованный отпрыск богатой пражской семьи, способствовал развязыванию периода реакции, в результате которой собственность и имения бывших помещиков и капиталистов, хозяйничавших в промышленности были возвращены своим прежним владельцам, в то время как безработица, бездомность, и неуверенность в завтрашнем дне, ликвидированные «красными», вернулись в повестку дня.

Гавела восхваляют все те же лица, но, конечно же, не его бесчисленные жертвы, оттесненные в пучину эксплуатации бархатной революцией и другими ретроградными извержениями. С падением коммунизма Гавел и его брат восстановили обширные владения своей семьи, что позволило ему — работавшему на пивоваренном заводе при «коммунизме», — стать намного богаче. Этого нельзя сказать о многих других, чья лучшая жизнь, во времена власти «красных», была сметена волной мошенничества, которое в ближайшие дни будет восхваляться в средствах массовой информации по случаю 20-й годовщины уничтожения Советского Союза. Годовщина эта вовсе не повод для празднования, за исключением меньшинства, получившего от нее прибыль. Для большинства из нас она должна стать поводом для размышлений о том, чего удалось добиться «низшим» 99 процентам человечества для себя — вне рамок структуры, неустойчивости и ненужной жестокости капитализма.

За семь десятилетий своего существования, несмотря на необходимость потратить столько времени на подготовку, к войне, борьбу в ее ходе и восстановление после нее, советскому социализму удалось создать одно из величайших достижений человеческой истории: массовое промышленное общество, в котором были устранены большая часть неравенства (в богатстве, доходах, образовании и возможностях), неравенство, которое преследовало то общество, которое ему предшествовало, то общество, что пришло после него и то общество, которое с ним конкурировало. Общество, в котором здравоохранение и образование включая университетское были бесплатны (и студенты получали стипендии), где арендная плата, коммунальные услуги и общественный транспорт, а также книги, периодические издания и культурные мероприятия субсидировались; где инфляция была ликвидирована, пенсии были щедры, и ясли и детские сады субсидировались. К 1933 году, когда капиталистический мир глубоко погряз в разрушительном экономическом кризисе, безработица была объявлена отмененной, и так было в течение следующих пяти с половиной десятилетий, пока социализм сам не был упразднен. За исключением военных лет, с 1928 года, когда социализм был введен, и до момента, когда Михаил Горбачев начал разбирать его в конце 1980-х годов, советская система централизованного планирования и государственной собственности показывала неизменный экономический рост, без спадов и депрессий, которые преследовали капиталистическую экономику Северной Америки, Японии и Западной Европы. И большинство тех лет советская экономика и экономика Восточной Европы росли быстрее.

Коммунисты ввели экономическую защищенность такую же надежную (а часто и более надежную), чем в богатых странах, но с меньшим количеством ресурсов и при более низком уровне развития и к тому же несмотря на неустанные усилия капиталистического мира по саботированию социализма. Советский социализм был и остается образцом для всего человечества – образцом того, что может быть достигнуто за пределами противоречий капитализма. Но к концу 1980-х годов контрреволюции прошлись по Восточной Европе, и Михаил Горбачев демонтировал основы советского социализма.

Наивно, слепо и глупо одни ожидали, что предложенный Горбачевым проект проложит путь к процветающему обществу потребления, в которых советские граждане, их банковские счета, лопающиеся от доходов, полученных от новых рабочих мест, появившихся в надежной рыночной экономике, очутятся в красочных, роскошных торговых центрах, и будут опустошать переполненные товарами полки магазинов. Другие представляли себе новую эру демократии, расцвет многопартийности и расширение гражданских свобод, сосуществующих с общественным владением на достижения в экономике, они представляли себе модель, которая имела больше общего с утопическими проектами, чем с трезвой реальностью.

Конечно, ни одно из великих обещаний контрреволюции не были выполнены. В то время как в момент распада социализма в Советском Союзе и Восточной Европе была провозглашена великая победа для всего человечества, не в последнюю очередь левыми интеллектуалами в Соединенных Штатах, два десятилетия спустя остается мало поводов для празднования. Демонтаж социализма, одним словом, стал катастрофой, большой аферой, которая не только не поставила то, что было обещано, но и нанесла непоправимый урон не только бывшим социалистическим странам, но и всему западному миру. Бесчисленные миллионы были погружены в глубокую нищету, империализму была дана полная свобода действий, и заработная плата и пособия на Западе склонились под давлением усиленной конкуренции за рабочие места в производстве, развязанной потоком безработных из бывших социалистических стран, где безработица когда-то, по праву, считалась постыдной. Бесчисленные голоса в России, Румынии, Восточной Германии и в других местах тоскуют о том, что было украдено у них — и у человечества в целом: «Мы жили лучше при коммунизме. У нас были рабочие места. У нас была защищенность». И при угрозе перехода на работу с более низкой заработной платой, Восточноевропейские страны с высоким уровнем безработицы, рабочие в Западной Европе стали вынуждены принимать более длинный рабочий день, снижение заработной платы, и деградировавшие выплаты по безработице. Сегодня они отчаянно борются в арьергарде, где мало побед, но много поражений. Они тоже жили лучше – когда-то.

Но это только часть истории. Для других же, для инвесторов и корпораций, которые нашли новые рынки и возможности для выгодных инвестиций, и смогли воспользоваться преимуществами низкой стоимости рабочей силы, которая сопровождала усиление конкуренции за рабочие места, свержение социализма действительно стоило праздновать. Равным образом, оно было одобрено землевладельческой и промышленной элитой досоциалистических режимов, имения и промышленные предприятия которых теперь были реконструированы и приватизированы. Но они в меньшинстве. Почему же мы – большинство, должны праздновать ограбление нас же самих?

До демонтажа социализма, большинство людей в мире были защищены от превратностей мирового капиталистического рынка централизованным планированием и высокими тарифными барьерами. Но как только социализм рухнул и Восточная Европа и Советский Союз с Китаем решительно двинулись вниз по капиталистическому пути, рынок незащищенного труда, доступного для транснациональных корпораций, расширился во много раз. Сегодня, глобальной рабочей силы во много раз больше, чем на внутреннем американском рабочем рынке — и эта рабочая сила, готовая работать «за дешево» — ждет мировых корпораций. Не нужно быть ученым, чтобы легко предсказать последствия для Североамериканских рабочих и их коллег из Западной Европы и Японии: жесткая конкуренция «всех против всех» за рабочие места и отрасли. Как неизбежность доходы падают, социальные выплаты размываются и часы работы продлеваются. Как и ожидалось, затраты на рабочую силу спадают, жирная прибыль растет, накапливаются излишки капитала и эти излишки создают экономические пузыри, разражаются финансовые кризисы и грабительские войны обеспечивают инвестиционные возможности, чтобы вырваться из этих кризисов.

Растущая конкуренция за рабочие места и отрасли заставила рабочих в Западной Европе идти на меньшее. Они работают дольше, а в некоторых случаях, за сокращенную заработную плату и без увеличения льгот, чтобы предотвратить перетекание рабочих мест в Чешскую Республику, Словакию и другие страны бывшего социалистического лагеря – которые когда-то под властью «красных» обеспечивали работу для всех. Больше работы за меньшие деньги — приятный результат для правящего класса, и интересно, что именно такой сценарий фашисты разработали для капиталистов своих стран в 1930-х годах. Методы, конечно, были разные, но антикоммунизм Муссолини и Гитлера, тем не менее, оказался столь же полезным в обеспечении тех же регрессивных результатов. Те из нас, кто зависит от капризов капиталистического рынка труда – а это почти все мы – не должны были бы радоваться упразднению коммунизма.

Может быть некоторые из нас не знают, что нас ограбили? А может быть, некоторые из нас и вовсе не были ограблены? Возьмите радикального американского историка Говарда Зинна, например, который, как и большинство других известных левых интеллектуалов, с радостью приветствовал свержение коммунизма[1]. Я, не меньше, чем другие, восхищался книгами Зинна, его статьями и активностью, но со временем пришел к выводу, что его горячий антикоммунизм типичен для левых интеллектуалов США. Не стоит удивляться, что в среде врагов коммунизма, громкие антикоммунистические заявления стали стратегией выживания для тех, кто хочет выделиться и подкрепить свою репутацию у большой (и яростно-антикоммунистический) аудитории.

Но может быть имеется и другая причина для антикоммунизма у тех, чьи политические взгляды оставляют их открытыми для обвинения их в мягкости к коммунизму, что приводит к явному противоречию. Как для диссидентов в своем собственном обществе, для них всегда было естественно идентифицировать себя с диссидентами в других местах — прокапиталистическая, антисоциалистическая пропаганда на Западе вполне естественно повышала статус диссидентов в социалистических странах до статуса героев, особенно тех, кто был заключен в тюрьму, тех, кому не разрешалось высказываться и тех, кто подвергался иным репрессиям со стороны государства. Для этих людей, американских диссидентов, ущемление гражданских свобод значило много, так как ущемление их собственных гражданских свобод было бы для них событием большой личной значимости. К примеру, достижения «красных» в обеспечении удобной бережливости и экономической безопасности для всех, в то время признанные интеллектуалами как достижение, мало волновали воображение тех, кто имел удобный доход, уважение коллег и массу людей, которые читали его книги и посещали его лекции. Ему не надо было рыскать в поисках брошенного угля на мусорных свалках, чтобы зарабатывать себе на нищее, тоскливое и неблагодарное существование. Некоторым, тем не менее, приходилось.

Кароль, 14 лет, и его сестра Алина, 12 лет, каждый день тащатся на свалку, в непосредственной близости от Свентохловице, в бывшей социалистической Польше, куда сбрасываются смешанные промышленные отходы. Там, вместе со своим отцом, они ищут металлолом и второсортный уголь, чтобы заработать несколько долларов на покупку скудной еды. «При коммунизме жизнь была лучше», говорит 49-летний отец Кароля повторяя те же слова. Что я слышал снова и снова, не только в Польше, но и во всех бывших социалистических странах Восточной Европы и бывшего Советского Союза. «Я работал 25 лет в одной компании, и теперь я не могу найти работу – вообще никакую работу. Они хотят только молодых и квалифицированных рабочих»[2]. Согласно Густаву Мольнару, политологу института Ласло Телеки «Реальность такова, что, когда иностранные фирмы приходят сюда, они заинтересованы только в привлечении людей в возрасте до 30 лет. Это означает, что половина населения находится вне игры»[3] Это может быть подходит политике иностранных корпораций — и свержение социализма, возможно, было приятным интеллектуальным результатом для сытых, довольных интеллектуалов из Бостона, — но это вряд ли подходит той части польского населения, которая должна карабкаться по горам промышленных отходов — или вообще умереть. 34-х летний Мацей Гдула — один из основателей группы «Критика Политична» или «Политическая критика», жалуется, что многие поляки «разочарованы, что обещания капитализма оказались невыполненными. Им обещали мир потребления, стабильности и свободы. Вместо этого они получили целое поколение поляков, которые эмигрировали из страны, чтобы мыть посуду»[4] «При социализме для всех всегда была работа»[5] – и она была здесь, дома. И всегда было место, где жить, бесплатные школы, и врачи, которые лечили тебя бесплатно». Так почему же Говард Зинн рад, что коммунизм был свергнут? И где сегодня те, кто когда-то приветствовал «Солидарность»?

То, что свержение социализма не в состоянии поставить все на пользу большинству ясно видно. Всего через десять лет после контрреволюции разбросанные по всей Восточной Европе, семнадцать бывших социалистических стран стали неизмеримо беднее. В России бедность за десять первых лет выросла в три раза. Один ребенок из десяти — три миллиона русских детей — жили как животные, голодные, в лохмотьях, и если повезет, в грязной, убогой квартире. Только в Москве от 30 000 до 50 000 детей спали на улицах. Продолжительность жизни, образование, грамотность и доходы снизились. В докладе Европейского Детского Tреста, написанного в 2000 году, открылось, что 40 процентов населения бывших социалистических стран — число, равное одному из каждых двух граждан США — жили в бедности. Детская смертность и туберкулез росли, приближаясь к показателям третьего мира. Ситуация, по данным ООН, была катастрофической. И везде история была той же. [6, 7, 8, 9]

Пол Кокшот указывает, что: «Восстановление рыночной экономики в России было огромным контролируемым экспериментом. Нация, национальный характер и культура, природных ресурсов и производственный потенциал остались прежними, только изменился экономический механизм. Если западные экономисты были правы, то мы должны были бы ожидать экономического роста и уровня жизни, которые подскочили бы вверх после шоковой терапии Ельцина. Вместо этого страна стала экономической корзиной. Промышленное производство рухнуло, технически передовые отрасли атрофированы, а уровень жизни упал настолько, что смертность подскочила более чем на треть, что привело к 7 700 000 дополнительных смертей. Для многих россиян, жизнь стала неизмеримо хуже.

Если вы стары, если вы были фермером, если вы были работником физического труда, при рынке стало много хуже, чем даже при относительно стагнационном советском периоде экономики Брежнева. Восстановление при Путине, так, как это было проведено, почти исключительно базировалось на эффекте от роста мировых цен на нефть, при том же процессе, который использовался при Брежневе».[10]

Хотя возвращение капитализма делает жизнь более жестокой для некоторых, оно оказалось смертельным для других. С 1991 по 1994 год средняя продолжительность жизни в России упала на пять лет. К 2008 году средняя продолжительность жизни мужчин в России составила менее 60 лет, на полных семь лет меньше, чем в 1985 году, когда Горбачев пришел к власти и начался демонтаж советского социализма. Согласно исследованию, опубликованному в престижном медицинском журнале, The Lancet («Ланцет»)[11] сегодня «лишь немногим более половины бывших коммунистических стран обрели предпереходный уровень продолжительности жизни».

«Жизнь была лучше при коммунистах», заключает Александр. «В магазинах полно вещей, но они очень дорогие». Виктор тоскует по «стабильности предшествующей эпохи, по доступному здравоохранению, бесплатному высшему образованию и жилью, обещанию комфортного выхода на пенсию – вещам, которые теперь вне его досягаемости».[12] В 2008 году доклад в Globe and Mail, канадской газете, отметил, что «многие опрошенные россияне заявили, что они до сих пор оплакивают свою давно потерянную страну». Среди оплакивающих и Жанна Срибная, 37 лет, московская писательница. Срибная помнит «пионерские лагеря, когда каждый мог поехать на Черное море на летние каникулы. Теперь, только люди с деньгами могут оплатить эти каникулы».[13] Александр, Виктор и Жанна теперь свободны осудить новое правительство в самых сильных выражениях, если захотят, но это вряд ли будет им утешением.

Ион Ванча, румын, который борется, чтобы выжить на ничтожные $ 40 пенсионных в месяц говорит: «Это правда, в магазинах было не так много товаров, но сейчас цены настолько высоки, что мы не можем позволить себе покупать продукты, не то, что платить за электричество «. Вторя словам многих румын, Ванча добавляет: «Жизнь была в десять раз лучше при Николае Чаушеску (румынский лидер Коммунистической партии)».[14] Опрос, проведенный в прошлом году обнаружил, что Ванча не в меньшинстве. Проведенное румынской организацией КИТ (CSOP), исследование показало, что почти половина из румын думали, что жизнь была лучше при Чаушеску, по сравнению с менее чем одной четвертью, которая думала, что жизнь лучше сегодня. И в то время как Чаушеску помнят на Западе как Красного дьявола с рогами, лишь семь процентов румын сказали, что они пострадали от коммунизма. Почему половина румын считает, что жизнь была лучше при «красных»? Они указывают на полную занятость, достойные условия жизни для всех, и гарантированное жилье — преимущества, которые исчезли с падением коммунизма.[15]

По соседству, в Болгарии, 80 процентов говорят, что они живут хуже теперь, когда страна перешла к рыночной экономике. Только пять процентов говорят, что их уровень жизни улучшился.[16] Мими Виткова, министра здравоохранения Болгарии в течение двух лет в середине 90-х годов, подводит итог жизни после свержения социализма: «Мы никогда не были особо богатой страной, но когда у нас был социализм, наши дети были здоровыми и хорошо накормленными. Все они получили прививки. Пенсионеры и инвалиды получали бесплатные лекарства. Наши больницы были бесплатными». Но все изменилось, говорит она. «Сегодня, если у человека нет денег, он не имеет права лечиться. И у большинства людей нет денег. Наша экономика была разрушена».[17] В 2009 году опрос, проведенный проектом Pew Global Attitudes обнаружил, что всего-то один из девяти болгар верит, что обычные люди выиграли в результате перехода их страны к капитализму. И только немногие оценивают свое государство, как представляющее их интересы. Только 16 процентов думают, что государство работает на благо всех людей.[18]

В Восточной Германии возникло новое явление: Ostalgie, ностальгия, основывающаяся на полной занятости старого режима, бесплатном медицинском обслуживании, бесплатном университетском образовании (когда расходы на учебу покрывало государство), дешевом жилье, субсидируемых книгах и периодических изданиях и дешевом общественном транспорте. Во время холодной войны, относительная бедность Восточной Германии приписывалась общественной собственности и централизованному планированию — опилкам в передачах экономического двигателя, полностью в соответствии с антисоциалистической мифологией. Но пропаганде удобно игнорировать тот факт, что восточная часть Германии всегда была менее развита, чем западная, что она была лишена ключевого человеческого капитала в конце Второй мировой войны американскими оккупационными силами, что в Советский Союз увозили все ценное, чтобы компенсировать себе потери, понесенные в войне, и что Восточная Германия вынесла основную тяжесть военных репараций Москве.[19] Кроме того, те, кто бежал из Восточной Германии, как утверждается, спасаясь от репрессий жестокого режима (и хотя некоторые, возможно, действительно были убежденными антикоммунистами и бежали от репрессий со стороны государства), были тем не менее просто экономическими беженцами, ищущими объятий более процветающего Запада, чьи богатства зависели в значительной мере от истории рабства, колониализма и империализма – процессах накопления капитала, которых коммунистические страны избегали, и в борьбе против которых тратили свои драгоценные ресурсы.

Сегодня никто из непредвзятых наблюдателей не посмеет утверждать, что молочные реки и кисельные берега, обещанные восточным немцам, реализовались в действительности. Безработица, о которой не так давно они и понятия не имели, дошла до двузначных цифр, арендная плата взлетела до небес, и никто не идет к врачу, если они не в состоянии заплатить за визит. Промышленная инфраструктура региона – которая хоть и была слабее, чем в Западной Германии во время «холодной войны», но развивалась и расширялась — теперь практически исчезла напрочь. И население сокращается, а экономические беженцы, следуя по стопам беженцев времен «холодной войны»» до них (но в гораздо больших количествах – прим. перев.), отправляются на запад в поисках работы и возможностей.[20] «Нас учили, что капитализм жесток», вспоминает Ральф Кеммерер, который работает в фирме Otis Elevator. «Вы знаете, это вовсе не было чепухой».[21] Что касается утверждения, что восточные немцы теперь «свободны», Хайнц Кесслер, бывший в Восточной Германии министром обороны, ответил на это саркастически: «Миллионы людей в Восточной Европе в настоящее время свободны от работы, свободны от безопасности на улицах, от медицинской помощи, свободны от социального обеспечения ».[22] Тем не менее, Говард Цинн был рад- коммунизм рухнул. Вот только ему-то не надо жить в Восточной Германии.

Итак, кому же стало лучше? Вацлаву Гавелу, чешскому драматургу, ставшему президентом, происходившему из известной в Праге яростно антисоциалистической семьи, которой до войны принадлежали «обширные ресурсы «, в том числе «строительные компании, недвижимость и пражская киностудия «Баррандов».[23] Жемчужина в короне владений семьи Гавел — дворец Люцерна, «дворец удовольствий», состоящий из «аркад, театров, кинотеатров, ночных клубов, ресторанов и бальных залов», согласно Фроммеру. Он стал «популярным местом для сбора нуворишей города», включая молодого Гавела, выращенного «в роскоши гувернанткой, в котором души не чаяли слуги, которого возили по городу в дорогих автомобилях» и который провел свои ранние годы на полированных мраморных полах Люцерны. «Затем случилась трагедия» — по крайней мере, трагедия с точки зрения Гавела. Красные экспроприировали «Люцерну» и другие активы семьи — с целью использования их на общее благо, а не на то, чтобы у молодого Гавела стало еще больше слуг. Гавел был направлен на работу в пивоварню.

«Я отличался от моих одноклассников, у чьих семей не было прислуги, медсестер и водителей», — написал Гавел.- «Но я испытывал эти различия, как недостаток. Я чувствовал, что был исключен из компании своих сверстников».[24] Тем не менее, компания его сверстников оказалась не по вкусу Гавелу, который на посту президента, быстренько поспешил вернуть себе серебряную ложку, вынутую «красными» у него изо рта. Прославленный на всем Западе как герой интеллектуальной свободы, на деле он был героем не ее, а капиталистической реставрации, руководившим процессом массового возвращения национализированной собственности, в том числе — и Люцерны и других холдингов его семьи. Гавел был действительно защитником — своих собственных материальных интересов и интересов того класса привилегированных эксплуататоров, к которому он принадлежал.

Римско-католическая церковь стала еще одним победителем. Прокапиталистическое венгерское правительство вернуло Римско-католической церкви большую часть имущества, национализированного «красными» на общее благо. После восстановления права на бывшую собственность во многих странах Восточной и Центральной Европы Церковь имеет возможность вернуть себе свою досоциалистическую роль паразита – она загребает огромные суммы незаработанного богатства в виде платы за аренду, привилегии, полученные ею на том единственном основании, что она владеет правом на землю. Венгрия также выделяет Ватикану 9,2 млн. американских долларов в качестве платы за имущество, которое она не смогла ему вернуть[25] (отметим, что по данным опроса, проведенного в 2008 году среди 1000 венгров венгерской опросной фирмой Gif Piackutato, оказалось, что 60 процентов из них описывают эпоху коммунистического правления в «красного» лидера Яноша Кадара как самое счастливое время в истории Венгрии, в то время как только 14 процентов говорят то же о посткоммунистической эпохе[26].

Если не считать церкви, бывших помещиков и крупных менеджеров, то подавляющее большинство людей из бывшего социалистического блока вовсе не рады отмене завоеваний социалистической революции. Три четверти россиян, по данным опроса в 1999 году[27] сожалеют о кончине Советского Союза. И их оценки статус-кво на удивление проницательны. Почти 80 процентов признают, что либеральная демократия является лишь формой прикрытия для правительства, контролируемого богачами. Большинство (совершенно верно) определяет в качестве причины своего обнищания несправедливую экономическую систему (капитализм), которая, по мнению 80 процентов, приводит к «чрезмерному и незаконному неравенству».[28] Решение проблемы, по мнению большинства, состоит в возвращении к статус-кво (социализму), даже если это будет означать, что снова будет однопартийное правление. У русских, как сетует антикоммунистической историк Ричард Пайпс, нет присущего американцам вкуса к многопартийной демократии, и, похоже, их невозможно вылечить от любви к их советским лидерам. В одном из опросов россиян попросили перечислить 10 величайших людей всех времен и народов. Ленин занял второе место, Сталин — четвертое (Петр Великий был первым). Пайпс, кажется, всерьез расстроен, что они не выбрали его бывшего босса, Рональда Рейгана, и разозлен, что даже после стольких лет антисоциалистической, прокапиталистической пропаганды русские остаются приверженными идее ограничения частной хозяйственной деятельности, и того, что «правительство [должно] более активно участвовать в экономической жизни страны».[29] Опрос общественного мнения, проведенный среди россиян, в котором их просили выбрать социально-экономическую систему, которая им наиболее симпатична, пришел к таким результатам:.

• Государственное планирование и распределение — 58%;

• Основанная на частной собственности и распределении — 28%;

• Трудно сказать — 14%.[30]

Но если обнищавшие народы бывших социалистических странах так тоскуют по достижениям социализма, то почему они не вернут власть в руки «красных» путем голосования?

Социализм не может быть включен при помощи переключателя. Экономика бывших социалистических стран была приватизирована и находится под контролем рынка. Те, кто приняли для себя цели и ценности капитализма, заняли ключевые должности на государственных постах. И экономические, правовые и политические структуры были изменены в угоду частному производству с целью получения прибыли. Правда, имеются отдушины для коммунистических партий — действовать в рамках новой многопартийной либеральной демократии, но коммунисты сейчас вынуждены конкурировать с гораздо более щедро финансируемыми партиями в обществах, в которых их враги восстановили свои богатства и привилегии и активно используют их на игровом поле для сильного изменения ситуации в свою пользу. В их руках находятся средства массовой информации, и, следовательно, эти враги в состоянии формировать общественное мнение и дать партиям частной собственности критически необходимую поддержку во время выборов. Они тратят гигантские суммы на лоббирование государственных и политических деятелей и действующие «мозговые центры», которые в больших количествах выдают политические рекомендации и предоставляют средствам массовой информации дружественные по отношению к капиталистам «мнения экспертов». Они определяют повестку дня в университетах через пожертвования, гранты и финансирование специальных кафедр для изучения вопросов, представляющих интерес для получения ими прибыли. Они берут политиков под свое крылышко, вводя их под свое влияние путем щедрого финансирования избирательных компаний и обещания высокооплачиваемой должности по окончании политической карьеры. Стоит ли удивляться, что «красные» не могут просто прийти снова к власти путем голосования? Капиталистическая демократия означает демократию для немногих — для капиталистов, а не игровое поле равных возможностей, на котором богатство, частная собственность и привилегии не имеют значения.

И тот, кто всерьез верит, что «красные» могут прийти к власти и изменить мир путем выборов, должны еще раз ознакомиться с историей внешней политики США по отношению к Чили накануне 1973 года. США разработали планы переворота с целью свержения социалистического правительства Сальвадора Альенде — на том основании, что чилийцам не может быть дозволено сделать такой «безответственный» выбор, как выбрать коммуниста. Не так давно Соединенные Штаты, Европейский Союз и Израиль отказались признать победу ХАМАСа в выборах на палестинских территориях, в то же время лицемерно изображая себя в качестве поборников и хранителей демократии.

Конечно, ни один шаг не будет сделан и не может быть сделан, пока решающая часть населения не воспротивится существующему на сегодня порядку вещей и не начнет его отвергать, будучи убежденной, что лучший мир возможен, и готовой терпеть потрясения переходного периода. Лучший порядок вещей, чем непрерывная экономическая нестабильность, частные (и для многих недоступные) здравоохранение и образование и огромное неравенство, является вполне достижимым. «Красные» доказали это. Это была реальностью в Советском Союзе, в Китае (на время), в Восточной Европе, и сегодня еще сохраняется на Кубе и в Северной Корее, несмотря на непрерывные и далеко идущие усилия Соединенных Штатов, нацеленные на то, чтобы эту реальность раздавить.

Никого не должно удивлять, что Вацлав Гавел, как и другие, с чьими экономическими и политическими привилегиями было на некоторое время покончено «красными», был неутомимым борцом против социализма, и что с ним и с другими, кто стремился повернуть вспять завоевания революции, в свое время расправлялись, а иногда и удавалось заткнуть им рот и посадить за решетку при новом режиме. Ожидать чего-то иного означало бы закрывать глаза на решительную борьбу, ведущуюся врагами социализма, даже после того, как социалистические силы захватили власть. Силы реакции сохраняют свои деньги, свое движимое имущество, свои преимущества образования, и прежде всего, свои международные связи. Предоставить им полную свободу означало бы предоставить им полную свободу действий для организации саботажа и крушения социализма, свободу получать материальную помощь из-за рубежа, чтобы обратить революцию вспять, с целью возвращения рынка и частной собственности в качестве регулирующих принципов экономики. Немногие защитники гражданских свобод утверждают, что во имя свободы слова, свободы собраний и свободы прессы немцам должно быть разрешено проводить пронацистские митинги, создавать пронацистскую прессу, а также организовать фашистские политические партий, вернуться к временам Третьего рейха. Чтобы выжить, любое социалистическое правительство должно, по необходимости, быть репрессивным по отношению к своим врагам, которые, как Гавел, будет стремиться к его свержению и к возвращению своего собственного привилегированного положения. Это демонизируется сегодня как так называемый «тоталитаризм» — теми, кто заинтересован в преобладании антисоциалистических сил, кто рассматривает гражданские и политические свободы (в отличие от мира изобилия для всех) в качестве вершины человеческих достижений, или же имеет нереально оптимистическую точку зрения на возможности выживания социалистических островов в море хищных капиталистических государств.

Там, где «красные» взяли верх, результатом стали далеко идущие материальные завоевания для основной массы населения: полная занятость, бесплатное медицинское обслуживание, бесплатное образование вплоть до высшего, бесплатный или субсидируемый уход за детьми, дешевое жилье и недорогой общественный транспорт. Ожидаемая продолжительность жизни резко возросла, неграмотность была уничтожена, и бездомность, безработица и экономическая нестабильность были ликвидированы. Расовая рознь и этническая напряженность были сведена практически на нет. И неравенство в богатстве, доходах, возможностях и образовании были значительно сокращены.

Там, где «красные» были свергнуты, снова расцвели массовая безработица, экономическая отсталость, голод, болезни, неграмотность, беспризорность и расовые конфликты, в то время как сословия, владения и привилегии бывших «жирных котов» были восстановлены.

Коммунисты добились своих достижений в интересах всего человечества, достигнуты они были в очень тяжелых условиях, в том числе непрерывной враждебности Запада и неустанных усилий бывших эксплуататоров по восстановлению статуса-кво. То, чего добились «красные», превзошло все, когда-либо достигнутое социал-демократической борьбой на Западе, где преимущества более высокого уровня развития промышленности, казалось бы, облегчали достижение социализма — и в гораздо большей степени превзошло все, чего можно было бы достичь в других странах мира. Эти достижения, — скрываемые, или в лучшем случае, признаваемые, но тут же быстренько отметаемые на задний план как «не имеющие особого значения», — слишком долго игнорировались на Западе. Именно по ним так тоскуют в тех странах, где они были отменены — в интересах восстановления богатства и привилегий меньшинства.