На последнем митинге оппозиции, да и после него, особое место вдруг заняло «дело Козлова», которое сейчас по второму разу рассматривается в Мосгорсуде. Чрезвычайное внимание оппозиционной общественности к судьбе Лёши Козлова можно объяснить как кризисом традиционной тематики и желанием сыграть на «человечинке», так и солидарностью с видной деятельницей движения Ольгой Романовой, которой Козлов муж. И которая, собственно, оказалась в значительной степени среди активистов в результате борьбы за освобождение своего мужа.

Собственно, суть дела. Авторитетный бизнесмен и экс-сенатор Владимир Слуцкер, известный своим невегетарианским бизнес-поведением, решил отнять у Козлова его малую долю в предприятии, где тот был младшим партнёром. Алексей пытался сопротивляться, за что и был подвергнут стандартному российскому «коммерческому» правосудию. Дело, который в России десятки тысяч – без преувеличения. Типичное для нашего «коммерческого» правосудия (см. «дело матери и дочери Гофман», о котором «Однако» постоянно пишет).

Сначала делается «взнос», и если он подкреплён соответствующим административным прикрытием, дело успешно раскручивается, проходя судебные инстанции. А потом уже и «взносы» особенно не нужны, поскольку судебная система отрабатывает сама на себя. При этом чисто юридическая основа дела может быть очевидно абсурдна. При наличии нечеловеческого упорства в таких делах можно добиться правды правовым путём – как правило, потеряв при этом собственность, годы жизни, здоровье, а иногда и саму жизнь.

К политике, собственно, это не имеет никакого отношения – в смысле соучастия в этом политической власти. Правда, имеет отношение к модели развития, на которую Россия обрекла себя с начала 90-х. Деятели «внесистемной оппозиции» имеют к этой модели как минимум не меньшее отношение, чем ныне действующая российская власть.

Здесь есть одна деталь. Наша патентованная правозащитная элита, находящаяся в диффузных отношениях с организаторами митинга, делами политически не окрашенными и политически не раскрученными не интересуется. Так, попытка вызвать у них интерес к тому же «делу Гофман», как и ко многим аналогичным, кончилась ничем.

Поэтому с человеческой и прагматической точки зрения тактику Романовой, с самого начала прилаживавшей к абсолютно неполитическому делу длинные политические ноги, нельзя назвать абсурдной. Во всяком случае, её бешеная активность на сегодняшний момент позволила вытащить мужа с зоны, хотя и не устранила опасность рецидива. Сама Романова утверждает, что ей легче сделать в России революцию, чем убедить суд, что он не совсем прав.

С точки зрения судьбы самого Алексея – а она не должна быть безразлична никому, поскольку всё-таки, какими бы средствами и под каким бы соусом ни был достигнут прецедент, – это всё равно прецедент по, ещё раз повторю, десяткам, если не сотням тысяч подобных дел.

Единственное, что напрягает, – что у продажных судейских и примкнувших к ним слуцкеров появляется мощная отмазка: мол, смотрите, это политическое давление на суд. Какой, мол, блин, Козлов? вы что, хотите, чтобы суд и право отступили перед натиском антипутинской оппозиции? При этом противоположная сторона будет так же вопить о «кровавом режиме» и «попрании закона». И те, и другие получают возможность паразитировать на абсолютно частном во всех смыслах этого слова деле и вести, так сказать, симбиотический образ жизни – как Нетаньяху с ХАМАСом.

А Лёшу таки жалко. Просто хотелось бы, чтобы наши не путали хрен с морковкой. Потому что правда по «делам Козловых-Гофманов» нужна всем. Кроме слуцкеров.

И наконец. Мы что-то слышали о «кровавом режиме Путина». Однако о «кровавом режиме Слуцкера» мы ничего не слышали. В конце концов, иначе Слуцкер не скрывался бы сегодня в Израиле.