Общество, в котором отец воспринимается исключительно как источник генетического материала и алиментов, воспроизводит безответственных мужчин и одиноких женщин.

На этот вопрос я натыкалась дважды за последний месяц, читая интернет-форумы и сообщества, посвященные «проблемам отношений». В одном шла дискуссия об «отсутствующих папах» — исчезающих из жизни детей после развода или просто эмоционально недоступных. В другом девушка изначально ставила вопрос как «Зачем нужен муж». Но вопрос об отцах всплывал буквально на первой же странице комментариев: она объясняла, что вдвоем с ребенком чувствует гармонию, а вот его отец «интуитивно лишний».

Подобные обсуждения возникают в русскоязычной части интернета с завидной регулярностью. Конечно, и на английских или американских форумах говорят о разводах и судах по опеке над ребенком, о матерях, которым приходится воспитывать детей в одиночку, отцах, бросающих жен во время беременности и внезапно появляющихся спустя годы с жаждой общения, о меняющейся модели семьи и о том, что и с единственным родителем можно воспитать отличного человека. Однако есть и отличие. В иностранных сообществах речь чаще всего идет об «правах и ответственности» — например, о «праве ребенка на значимые отношения с обоими родителями», а попытка отца бросить семью или наоборот, желание матери вытолкнуть мужа из жизни сына или дочери без особых на то причин воспринимается как, так сказать, нарушение нормы. В наших — чувство нормы складывается как раз из историй об отсутствующем папе. Просто их очень много.

Почти в каждом таком обсуждении меня неприятно поражает сразу несколько вещей. С одной стороны, в обсуждениях «темы алиментов» все время встречаешь комментарии о папе, часто вполне обеспеченном, который утаивает большую часть зарплаты — чтобы не платить детям от предыдущего брака. «Алименты у нас тысяча рублей», «отец дает 4 тысячи и горд собой», «в месяц мы получаем алименты тысяч 6 — и то только если как следует пнешь». Не меньше рассказов и о том, что папа видится с детьми 3 раза в год — по большим праздникам.

Есть и совсем дикие истории, в которых ребенок становится разменной монетой в деле мести бывшей супруге. Совсем недавно я слышала подобное и от знакомых. У одной приятельницы бывший муж хотел «оттяпать» у собственных ребятишек квартиру, при этом совершенно не горя желанием видеть их чаще пары раз в год. Суд присудил ей с детьми 60 процентов квартиры. Теперь этот товарищ тянет с оформлением документов, пока его ставшая ненужной семья ютится по съемным квартирам. Человек этот, между прочим, неплохо образован, врач, спаситель чужих жизней. В другой истории богатый и разобиженный на решившую расторгнуть с ним брак отец троих детей резко прекратил все выплаты. Дети остались с мамой, но у нее попросту не стало денег, чтобы они вели хотя бы минимально привычную им жизнь. Наказал, как говорится — и жену, и ребятишек. Не худшая история, кстати, вспоминая душераздирающие случаи с отъемом детей у бывших жен обеспеченными отцами.

Я понимаю, что «ситуации бывают разные» и стараюсь никого не осуждать, не зная подробностей с обеих сторон. Но говоря откровенно, все это кажется мне просто чудовищным, независимо от обстоятельств. Потому что совершенно непонятно, а куда в этих историях девается ребенок и его интересы? Его, а не «этой дуры»? Он что, резко перестает быть своим, родным, любимым от факта развода? Перестает есть еду и ходить к врачам, хотеть ласки и отцовской любви?

Но все чаще я понимаю: у каждой медали есть две стороны. Раз за разом я наблюдаю, как большая часть женского сообщества становится на позицию поощрения мужской безответственности. Причем те же самые женщины, которые только что осуждали злостного неплательщика алиментов, чуть только речь заходит о другом, более близком к реалиям собственной жизни, начинают их оправдывать. Точнее, речь не просто о безответственности: мужчина вообще как будто оказывается за пределами семьи как структуры. Ребенок? Это мое. При разводе он, естественно, останется со мной. Захотела — употреблю власть, сделаю так, что видеться будут очень редко. Кстати, пару раз я общалась и с мужчинами, фактически лишенными после развода общения с любимыми детьми. Каждый из них превращался в одну большую рану.

Дальше больше. Заходит речь о контрацепции — и я с удивлением читаю комментарии: за нежелательные беременности, оказывается, несет ответственность только женщина, а мужчина вроде как ни при чем. Но зато и: «Сказать ему про беременность? А зачем?» Ребенок оказывается не плодом взаимности и изначально равной ответственности. Он становится личным женским делом.

Давняя увлеченность культуры образом жестокого «отца нации» или альфа-самца, этого поигрывающего мускулами холодного социопата, тоже явно по этой части.

Наверное, меня это так злит, потому что в моей собственной жизни отец всегда играл колоссальную роль. И до, и после развода с мамой. Возможно, поэтому я всегда выбирала мужчин, которые бережно относились к детям: я бы, признаться, не поняла, если бы муж постарался утаивать часть зарплаты, чтобы не платить алименты ребенку от первого брака. Но дело, конечно, не только в финансах. Потому что самое важное чувство, которое дал мне папа, которое, как мне кажется, может вообще дать отец — он всегда рядом. Близко, даже если я в одной стране, а он в другой. Что бы ни случилось, папа просто есть. Папы сильные, устойчивые, они не срываются чуть что в эмоции. В хаотическом, непонятном, иногда ранящем мире ты оберегаема отцом. Папы — часовые любви.

Но следы «отсутствия пап» в нашей культуре кругом. Денежный вопрос в виде уклонения от алиментов тут, в общем-то, лишь выражает отсутствие более глубокого ощущения связи.

Вот какой-то телесериал «про психологов». Там женщина, расставшись с мужем (не алкоголиком, не тунеядцем), решает «развести» с ним и сына — а пусть у того будет новый отец, нынешний муж-то всяко лучше прежнего! И психолог долго и муторно объясняет, что это для ребенка огромная травма — а я все думаю: ну неужели это неочевидно? Вот плакат на тему «роди третьего» — у усталой, какой-то изможденной молодой женщины на коленях сидит три явно клонированных младенца. А где же папа? Размножилась почкованием? Вот мой приятель приходит к известному психологу и тот походя, бесцветным тоном вдруг упоминает, что не общается с собственным 25-летним сыном уже лет 15 — и не жаждет. А почему? Сын плохо себя ведет? Да нет, «как-то так сложилось». Вот в одном интернет-сообществе я, протирая глаза, читаю реплику: «А вы не боитесь оставлять дочь наедине с ее отцом?» Да и давняя увлеченность культуры образом жестокого «отца нации» или альфа-самца, этого поигрывающего мускулами холодного социопата, тоже явно по этой части.

И почему я совсем не удивляюсь, когда моей подруге в школе приемного родителя говорят, что мальчиков усыновляют у нас раз в 5 реже девочек? Ну конечно, ведь мужик — это нечто непонятное. С одной стороны, за него надо бороться, их не хватает. С другой — он пугает своей склонностью к насилию и пьянству. В общем, пусть лучше постоит в сторонке.

А недавно я беседовала для одной из статей с несколькими психологами. Речь там шла, помимо прочего, про образ страны и про историческую память. И вот фигура отца возникала в этих разговорах снова и снова. Мои собеседники говорили, например, о нехватке в нашей культуре «триангуляции». Напомню, что это непонятное слово описывает простую вещь: это такой этап развития младенца, когда он начинает «видеть третьего» — в мире, оказывается, есть не только я и мама, но и кто-то еще, с кем нужно даже конкурировать за ее любовь. От этого, как говорят специалисты, зависит потом и способность поставить себя на место другого человека, увидеть его не врагом, а просто отличающимся от тебя, имеющим другое мнение. В общем, если триангуляции не случается, отношения становятся черно-белыми, с жестким делением на «своих» и «чужих».

Последнее как раз как-то не очень в русле «последних мировых тенденций». Например, в той же психологии. Ведь если во времена Фрейда считалось, что эти двое, отец и младенец, только мешают друг другу, то сейчас все иначе: отец признан важным с самых первых дней жизни. Психоаналитик Эва Фридрих в статье как раз о триангуляции, посреди всех ученых рассуждений, очень трогательно описывает, как папа защищает пару «мать-ребенок» и одновременно чуть дразнит, отвлекает от маминой юбки, показывает мир вокруг, дает возможность исследовать новое. Он подбрасывает малыша вверх и тот, чувствуя папину силу, немножко «присваивает» ее и себе. А психолог Стив Бидалф вообще написал целую книгу про отношения сыновей и отцов, про попытки расшевелить своего собственного эмоционально закрытого папу. Он дает в ней и много советов и про то, как одинокой маме создать у ребенка ощущение «присутствия третьего».

Что касается России, можно, конечно, долго размышлять, откуда что берется — и даже залезть во времена, как говорил Зощенко, «значительно до фашизма». Вспоминать нехватку мужчин и безотцовщину после войны, и даже крепостное право. Но пора бы понять — война закончилась давно. Во многих социальных слоях мужчин хватает. Они не хрупкие и ценные вазы, их не нужно так уж оберегать — в том числе от общения с собственными детьми. Но и в крайности бросаться не стоит: они вообще-то люди, со своими чувствами, а их роль в жизни ребенка — это не только «кошелек на ножках». И если отец не алкоголик, не насильник, не пропавший с горизонта подлец, он имеет право и обязанность участвовать в жизни ребенка — такие же, как и мама.

Папы, вы очень, очень нужны. Вы нужны, чтобы смотреть с ваших плеч на окружающий мир, держать шарик в руке, щуриться на солнышке — и чувствовать себя защищенной. Вы нужны, чтобы быть маленькой принцессой. Вы нужны, потому что с вами интересно болтать обо всем на свете. Вы нужны, потому что вместе можно ходить за грибами и на рыбалку, петь хором дурацкие песенки, играть в морской бой и чапаевцев и слушать ваши рассказы о том, как вы строили коровник на целине и чуть не утопили лодку на военных сборах. Вы нужны, чтобы поплакать у вас на плече, если кто-то обидел уже взрослую девочку. Вы нужны, даже если вы больше не нужны маме. И как же хорошо, когда вы решаете остаться рядом.