12 сентября 1963 года, за два месяца до убийства, американский президент Джон Кеннеди был проинформирован в Совете национальной безопасности относительно последствий возможной ядерной войны между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Советники Кеннеди анализировали различные сценарии. Но независимо от того, выступал ли Советский Союз в роли агрессора или первыми наносили удар американцы, все варианты исходили из многомиллионных жертв. «Что бы мы ни делали, — резюмировал один из американских генералов, — в случае ядерной войны не существует возможности избежать неприемлемого для Соединенных Штатов ущерба».

Советские стратеги исходили из сходных соображений, и в этом были уверены эксперты в Соединенных Штатах. Поэтому в 60-х годах была разработана доктрина ядерного устрашения, которая, по сути, основывалась на угрозе «гарантированного взаимного уничтожения» (mutual assured destruction, сокращенно MAD). Кому-то доктрина MAD могла показаться безумной – в соответствии с основным значением этого английского слова, — но на самом деле концепция устрашения строилась на том, что ответственные руководители на Востоке и на Западе действуют исключительно рационально. Таким образом, возможность обеих сторон полностью уничтожить противника способствовала стабилизации отношений между Востоком и Западом и позволяла избежать «горячей войны» между Соединенными Штатами и Советским Союзом. И это означает, что самое смертоносное оружие, которое когда-либо находилось в распоряжении человечества, стало гарантом мира?

С момента окончания холодной войны мир, казалось, становился все менее упорядоченным и все более сложным. Немало людей с тоской вспоминают якобы существовавшие ранее определенность, предсказуемость и стабильность международной системы, характерные для десятилетий конфликта между Востоком и Западом. Психологически это понятно, но исторически это неверно, поскольку подобный подход не учитывает риски ядерного устрашения, а также остроту политических кризисов тех лет: при этом без внимания остается также вопрос о моральности мира, основанного на угрозе взаимного уничтожения. Но именно этот вопрос сопровождает историю гонки ядерных вооружений, по крайней мере, в западном обществе, где люди могли свободно высказывать свое мнение. И постоянно ядерное оружие и атомное устрашение вызывали споры.

Обеспечение мира и получение энергии поначалу были, скорее, непреднамеренными побочными эффектами развития ядерной техники – в начале атомного века определяющим было не представление о мирном использовании расщепления ядра, а его смертоносное военное применение. В рамках Манхэттенского проекта во время второй мировой войны Соединенные Штаты сконцентрировали все свои усилия в области исследований и разработки, поскольку тогда они соревновались с национал-социалистической Германией. Вопрос о том, кто первым получит в свое распоряжение бомбу, считался решающим при определении исхода войны. Американцы в тот момент не знали о том, что немцы остались уже далеко позади.

В июле 1945 года американцы в пустыне штата Нью-Мексико провели первое испытание атомной бомбы и продемонстрировали таким образом свое техническое превосходство. Спустя месяц американские бомбы разрушили Хиросиму и Нагасаки. После этого капитуляция Японии стала вопросом нескольких дней. Однако применение ядерного оружия было направлено не только против тихоокеанской империи. Уже тогда оно рассматривалось в контексте начинающегося противостояния между Соединенными Штатами и Советским Союзом и воспринималось как демонстрация военной силы. После этого Советский Союз форсировал работу над своей ядерной военной программой, направленной на то, чтобы как можно скорее ликвидировать монополию Америки в области ядерных вооружений.

В 1949 году в Советском Союзе было проведено первое испытание атомной бомбы, после чего началась гонка вооружений, подстегиваемая техническим развитием в области вооружений. В 1952 году американцы взорвали первую водородную бомбу, обладавшую значительно большей разрушительной силой, чем обычные атомные заряды. Через год то же самое сделал Советский Союз. С обеих сторон увеличивались арсеналы ядерного оружия. Холодная война препятствовала интернационализации ядерных вооружений, что было также предусмотрено в предложенном в 1946 году плане Баруха. Бывший советник Франклина Рузвельта Бернард Барух (Bernard Baruch) предложил тогда ввести международный режим проверки под эгидой Организации Объединенных Наций для того, чтобы контролировать распространение ядерного оружия.

Сначала Соединенные Штаты лидировали в гонке вооружений

Отрыв Соединенных Штатов в области вооружений поначалу был весьма значительным – в 1950 году на 300 американских ядерных боеголовок приходилось всего десять советских. Вместе с тем в этот момент обычные вооружения и войска продолжали оставаться в центре внимания политики в области безопасности и военной стратегии. Но чем больше холодная война приобретала глобальный характер – об этом не в последнюю очередь свидетельствовала война в Корее в начале 1950-х годов, — тем интенсивнее, в первую очередь в Соединенных Штатах, велись дискуссии о том, можно ли будет в длительной перспективе с помощью обычных вооружений должным образом ответить на коммунистическую угрозу. Не предоставляет ли применимое в любой части земного шара атомное оружие намного лучшие возможности? И не будет ли дешевле сделать ставку на развитие ядерной военной техники вместо того, чтобы постоянно разрабатывать дорогостоящие виды обычных вооружений?

На основе подобного рода рассуждений американские военные разработали стратегию «массированного возмездия». В 1953 году, в начале правления президента Дуайта Эйзенхауэра, она стала главным направлением в конфликте с Советским Союзом. Соединенные Штаты отказываются от соперничества с противником в области обычных вооружений, но будут увеличивать свой ядерный арсенал для того, чтобы иметь возможность ответить на любую советско-коммунистическую агрессию мощным ядерным ударом.

Однако новая стратегия вызвала новые проблемы. В то время как Соединенные Штаты полностью сконцентрировали свое внимание на ядерном оружии (от межконтинентальных ракет с ядерными боеголовками до тактического оружия поля боя), их европейские союзники были заняты тем, что усиливали свои обычные вооружения, и прежде всего этим занималась Федеративная Республика и ее созданный в 1955 году бундесвер. Но какой был в этом смысл, если Соединенные Штаты в случае советского наступления сразу намеревались применить ядерное оружие?

Поэтому Вашингтон и Бонн договорились о том, что и бундесвер будет оснащен ядерными средствами доставки. В экстренном случае они могли бы быть использованы на основе системы двух ключей совместно немецкими и американскими ответственными лицами. После этого в Федеральной Республике возникло движение протеста под лозунгом «Борьба против атомной смерти», и сотни тысяч людей вышли на улицы. Однако они не смогли помешать принятию парламентом соответствующих решений.

Вторая сложность была связана с тем, что логика «массированного возмездия» способна дать желаемый эффект только в том случае, если Соединенные Штаты обладают преимуществом в ядерной области. Однако это время закончилось 5 октября 1957 года. В этот день Советский Союз запустил на околоземную орбиту спутник. СССР был способен сделать это, и в результате североамериканский континент оказался досягаемым для советских ракет.

На фоне вновь обострившегося с конца 1958 года конфликта по поводу Берлина недостатки американской ядерной стратегии стали особенно явными – как будут реагировать Соединенные Штаты на военные действия Советского Союза в Берлине? Будут ли они на самом деле применять ядерное оружие даже в том случае, если из-за этого может возникнуть угроза советского ядерного нападения на американскую территорию? Угроза «массированного возмездия», как показывали подобного рода рассуждения, перестала быть устрашающей, как только противоположная сторона также получила возможность ее применения. Поэтому ей на смену пришла новая разработка – стратегия «гибкого реагирования». Соединенные Штаты и НАТО теперь оставляли вопрос открытым относительно того, как они будут реагировать в случае нападения. В соответствии с этим подходом были оснащены и вооруженные силы, в распоряжении которых теперь находились и ядерные, и обычные вооружения. Это не означало, что гонка в области атомного оружия закончилась. Наоборот: спектр ядерных вооружений становился все более дифференцированным, что давало возможность использовать все возможные варианты реагирования.

В октябре 1962 года едва не произошла катастрофа. В течение нескольких дней мир находился у края ядерной пропасти. Кубинский кризис был вызван размещением советских ракет среднего радиуса действия на этом острове в Карибском море, который с 1959 года находился под властью коммунистов. В этот момент участвующим сторонам стало ясно, насколько опасными стали попытки в одностороннем порядке изменить атомное равновесие. За год до этого строительство Берлинской стены показало, что Соединенные Штаты и Советский Союз должны принять сложившееся стратегическое статус-кво, если они хотят избежать ядерной войны. Кризисы в Берлине и на Кубе преподнесли всем урок – только политика разрядки способна перевести отношение между сверхдержавами в более спокойное русло.

Но ошибался тот, кто полагал, что это приведет к сокращению арсеналов ядерного оружия. Целью политики разрядки, значительным успехом которой стали заключенные Вилли Брандтом Восточные договоры, была стабильность, а не разоружение. Поэтому обе стороны пытались укрепить желаемую политическую безопасность с помощью стратегии устрашения и создать для нее определенную базу. Поэтому способность гарантированного взаимного уничтожения (mutual assured destruction) нужно было сохранять и укреплять, и при этом следовало также во всех сегментах ядерных вооружений установить хорошо выверенное равновесие.

Этот императив привел к заключению целой серии договоров в области контроля над вооружениями. Однако в них стороны договорились не об уничтожении вооружений, а только о верхних границах, то есть речь шла о контролируемом вооружении. По-прежнему отношения между Соединенными Штатами и Советским Союзом базировались на следующем принципе: «Тот, кто первым стреляет, умирает вторым». Именно поэтому так называемый договор по ПРО (противоракетная оборона) от 1972 года предусматривал создание только одной системы противоракетной обороны. Если бы одна держава была полностью защищена от ядерного нападения, то в таком случае базирующееся на взаимной уязвимости устрашение перестало бы действовать.

Несмотря на все усилия в области разрядки ядерные арсеналы продолжали расти. Существующих запасов ядерного оружия уже было достаточно для того, чтобы несколько раз уничтожить человечество. Речь шла о многократном уничтожении (overkill). Протесты в Федеративной Республике после произведенного перевооружения утратили свою силу, но, тем не менее, критике продолжала подвергаться не только колоссальная цена вооружений, но также ставилась под сомнение мораль политики, пытавшейся стабилизировать мир с помощью угрозы уничтожения.

Мир вместо бомб в 1970-е годы

Эти голоса становились все громче, когда в 1970-х годах было объявлено о новом витке в гонке вооружений. Советский Союз заменил в то время свои старые ракеты, нацеленные на Европу, на современное оружие (СС-20). После этого НАТО грозила разместить свои новые ракеты среднего радиуса. В рамках двойного решения, принятого в 1979 году, Советскому Союзу было предложено провести переговоры о демонтаже ракет СС-20, но одновременно была продемонстрирована решимость усилить собственные вооружения в том случае, если переговоры закончатся провалом. Эпоха разрядки подошла к концу, и началась новая фаза острой конфронтации.

В это время не только в Германии было поддержано движение за мир, среди сторонников которого находились представителей всех поколений. «Смертельной утопией» назвал основанные за вооружениях подходы в области безопасности один из пионеров этого движения политик Эрхард Эпплер (Erhard Eppler), представлявший партию СДПГ. Вместе с тем в критическом подходе участников движения за мир нашел свое отражение фундаментальный дискомфорт, связанный с восприятием современности, ориентированной исключительно на техническое и индустриальное развитие. Этот дискомфорт движение за мир разделяло с движением в защиту окружающей среды, и не случайно протесты представителей обеих этих групп – они были тесно связаны друг с другом и на личном уровне – были направлены против гражданского использовании ядерной энергии, с одной стороны, а также против ядерного вооружения, с другой стороны. Ядерный кризис на рубеже 1980-х годов был кризисом современных подходов.

Но какими бы массовыми ни были протесты – более масштабных выступлений в Федеративной Республике пока не было, — в конце концов, они не смогли предотвратить размещение нового ядерного оружия. Казалось, что логика устрашения в очередной раз одержала победу. Но это было верно лишь отчасти: движение за мир потеряло многих своих сторонников после принятия парламентом решений о размещении ракет, однако их критика оказала глубокое влияние на общество и на политику (об этом не в последнюю очередь свидетельствует успех «зеленых», которые в 1983 году впервые прошли в Бундестаг). Повсюду на Западе доктрина равновесия на основе устрашения лишалась поддержки, и это был необратимый процесс. Даже президент США Рональд Рейган в 1983 году сказал о том, что целью политики должно быть избавление от ядерного оружия и создание мира, свободного от ядерных вооружений.

Свое убеждение Рейган, разумеется, выразил в речи, в которой он одновременно объявил о разработке программы противоракетной обороны, элементы которой планировалось разместить в космическом пространстве. Стратегическая оборонная инициатива (SDI), получившая сразу название программа «звездных войн», переносила гонку вооружений в космос и вызывала опасение относительно того, что Соединенные Штаты намерены защитить себя от ядерного удара и вырваться таким образом из логики устрашения, получив возможность вести атомную войну и побеждать в ней. Немало сторонников жесткой линии в американском правительстве именно так и аргументировали свою позицию.

Перспектива возобновления гонки вооружений имела также позитивное воздействие на отношения между Востоком и Западом. Дело в том, что с 1985 года в Советском Союзе у власти находился реформатор. Михаил Горбачев понимал, что Советский Союз будет отставать в условиях обострения конкуренции в области новых технологий, применяемых в системах вооружений. Он также понимал, что вооружения поглощают ресурсы, которые были необходимы для проведения его реформаторской политики.

На основе концепции Рейгана относительно свободного от ядерного оружия мира, а также политики реформ Горбачева впервые в истории холодной войны были приняты решения о действительном сокращении вооружений. После встречи в столице Исландии Рейкьявике в 1986 году стороны договорились об уничтожении некоторых систем вооружений, а не только об установлении верхних пределов. После этого размещенные незадолго до этого американские и советские ракеты среднего радиуса действия были демонтированы. Противники «нулевого решения» указывали на возникшие в результате изъяны в области устрашения, но они уже не могли повлиять на принятые решения.

Однако безъядерный мир после этого не возник. Иногда сегодняшняя ситуации кажется даже еще более неконтролируемой, чем во время холодной войны. Однако было бы неправильным горевать по поводу якобы имевшей место стабильности до 1991 года. Эта стабильность часто была шаткой и в моральном плане весьма сомнительной. Кроме того, принцип достижения мира через устрашение предполагал рациональность в действиях всех участвующих сторон. Но такого рода рациональность в многочисленных сегодняшних конфликтах присутствует лишь условно, и это проявляется в иранском кризисе, а также в отношении к опасности ядерного терроризма. Несомненно, теории времен холодной войны не годятся в качестве рецептов для современного мира, и их нельзя использовать даже в качестве чисто стратегической альтернативы.