Президентская кампания 1960 года в США подарила миру новый жанр предвыборной борьбы

От редакции. В последний день предвыборной агитации в России портал Terra America публикует главу новой книги публициста и нашего постоянного автора Дмитрия Петрова о президенте США Джоне Кеннеди. Эта книга в ближайшее время выйдет в свет в серии «ЖЗЛ» издательства «Молодая гвардия». Сюжет публикуемой в качестве препринта главы связан с тем событием, которому Джон Кеннеди, видимо, и обязан своим президентством, а именно его знаменитым теледебатам с Ричардом Никсоном 26 сентября 1960 года, в ходе которых обаятельный и молодой сенатор завоевал симпатии большинства зрителей голубых экранов. С этого момента история мировой демократии вступила в новую фазу: отныне лидер страны обязан был заботиться не только об убедительности и логической стройности своих речей, но и о цвете своего галстука, а также о присутствии на своем лице ослепительной улыбки. Америка еще увидит в Белом доме сухого и мрачноватого Джонсона, но уже Никсон 2.0 образца 1968 года будет подкупать неожиданной и для многих его противников зловещей энергетикой. А в дальнейшем обаяние станет главным фактором электоральной победы. Так что теледебаты и в самом деле изменили демократический мир, но вот к лучшему ли…

***

Считается, что обычно знаменитыми люди просыпаются. Вроде, лег спать никем, а проснулся — всем.

С Кеннеди было не так.

Когда Джон Кеннеди встал утром 26 сентября 1960 года — в день теледебатов с Диком Никсоном — он уже давно был кем-то. Как минимум — состоятельным сенатором от штата Массачусетс и кандидатом в президенты США. И все же назвать его в то утро по-настоящему известным было бы сильным преувеличением. Его звезде предстояло по-настоящему засиять лишь под вечер. Такова одна из прихотей политики — кто-то знаменитым просыпается, а кто-то наоборот — отходит ко сну.

Его соперником по первым в истории США теледебатам стал уже неплохо нам известный, опытный и куда более известный политик — претендент на Белый дом от Республиканской партии США, матерый вице-президент Никсон. Им предстоял шестидесятиминутный поединок перед многомиллионной теле и радиоаудиторией. Намечалась настоящая дуэль. А отчасти — и гладиаторский бой: от того, в честь кого поднимет палец большинство телезрителей, во многом зависел дальнейший ход избирательной кампании, а отчасти и ее исход.

***

Телевидение как политический инструмент не было в новинку Кеннеди. Хотя национальные дебаты до сих пор не проводились, восемь лет назад он успешно использовал его в борьбе за кресло в Сенате с ветераном-республиканцем и капитолийским старожилом Генри Кэботом Лоджем[1]. В двух телепередачах, показанных в Новой Англии накануне выборов, тридцатипятилетний член Палаты представителей явился публике обаятельным, добродушным джентльменом и прекрасным оратором. Перед зрителями предстал с одной стороны — зрелый мужчина, ответственный политик, а с другой — человек, в манере держаться которого светилось нечто романтическое, неуловимо юношеское. В последствие опросы показали, что это таинственное нечто рождало симпатию к Кеннеди у многих тысяч избирателей. Как и его милая, ободряющая улыбка. Рядом с ним пожилой и чопорный Лодж, пытавшийся выглядеть мудрецом с Холма, смотрелся напыщенным стариком.

Попутно по ТВ крутили оплаченную семьей рекламу — коротенькую передачу «На чашке кофе у Кеннеди». Зритель попадал в теплую и благополучную атмосферу «типичного американского дома» и «типичной американской семьи»: мама Рози ловко вяжет на спицах и отвечает на вопросы домохозяек, младшие дети трогательны и послушны, сам Джон с приятной улыбкой на устах время от времени является на заднем плане. Ненавязчивый, но узнаваемый. Это шоу придумал его брат Бобби. Возможно, именно грамотное использование ТВ и решило тогда исход выборов, на которых Кеннеди обыграл престарелого соперника с минимальным счетом, набрав 50,5% голосов избирателей штата Массачусетс.

Но и у Никсона были с ТВ очень неплохие отношения. В 1950-м и он толково разыграл сюжет «славная американская семья». Тогда Дик тоже шел в Сенат — от Калифорнии. Денег на кампанию хватало, и его штаб, не скупясь, закупил несколько минут прайм-тайма на телевидении штата, где и прокрутил нехитрый клип: сам Никсон, его жена Пэт и малютки-доченьки Джули и Триша, обнявшись, поют на мотив популярной детской песенки — «Мы едем в Вашингтон. Голосуйте за Никсона!». Ничего особенного в ролике не было, но ему добавил шарма экспромт двухлетней Джулии, которая, взяв на съемку любимого плюшевого кролика по имени Микс, в нежным голоском пропела вместо слов «голосуйте за Никсона!» — «голосуйте за Микса!». Говорят, это вышло случайно, и имя игрушечного кролика просто так оказалось созвучно фамилии политика. Не исключено. Как бы то ни было, калифорнийские телезрительницы-матери семейств умилились, а с ними их мужья, и вместе они пошли голосовать за Микса. То есть, простите, — за Никсона. И он с изрядным перевесом прошел в Сенат, показав себя в дальнейшем отнюдь не плюшевым.

***

Идея устроить телеинтервью в формате дебатов между кандидатами родилась в команде Кеннеди. Его ребята размышляли над непростым вопросом: как показать Джона всей Америке? Ведь, честно говоря, хорошо известный в Новой Англии и в Вашингтоне сенатор был не слишком-то на слуху, скажем, в центральных штатах, на Западном побережье, на Юге… Покупать эфирное время для телепередач, нанимать сценаристов, режиссеров и съемочные группы было вполне возможно, но дорого. Нужен был какой-то новый, удачный и творческий удачный ход. Точнее — вход на национальное телевидение при не слишком больших финансовых тратах.

И тут советникам Кеннеди в голову пришла удачная мысль: вызвать Ричарда Никсона на публичную телевизионную дискуссию перед лицом нации. В истории избирательных кампаний такого еще не бывало. Ну и что? Устроим первые теледебаты! Вряд ли Никсон откажется. Ведь тогда и о нашем предложении, и о его отказе узнает пресса. И журналисты точно не откажут себе в удовольствии указать на нерешительность республиканского кандидата. Никсон никогда не решится показать себя избирателям не уверенным в победе слабаком…

— Ну, а если победит Дик?

— Если победит Дик, мы — в пролете. Значит — будем побеждать.

Риск, безусловно, есть, но в случае успеха, мы убедим огромное число еще не определившихся американцев в лидерской мощи Джона.

И летом штаб Кеннеди отправляет штабу Никсона официальное предложение провести в прямом эфире ведущих телеканалов публичное обсуждение актуальнейших вопросов внутренней и мировой политики.

Дик и его штабисты, просчитав ситуацию, пошли на переговоры. Они самонадеянно решили, что их опытный кандидат в публичной полемике без особого труда переиграет прыткого «мальчишку»-демократа.

Впрочем, неплохой военный и политический стратег, боевой генерал и президент Эйзенхауэр, да и другие видные республиканцы, отговаривали Никсона от участия в дебатах. Но горделивый Дик, полагаясь на свой опыт и ораторское мастерство, отверг их рекомендации. «Я высмею его на всю страну», — упрямо твердил он. Сложно сказать, чего не хватило ему и его советникам: трезвого анализа потенциала соперника или того тайного навыка, что называют профессиональным чутьем, но к началу осени переговоры вошли в заключительную фазу: штабы обсуждали детали поединка.

В меморандуме, направленном 1 сентября 1960 года пресс-секретарю Никсона Хербу Клайну пресс-секретарь Кеннеди Пьер Сединджер писал: «Сегодня утром мы обсудили наш подход с Тедом Соренсеном и согласовали следующие позиции:

1. Мы будем настаивать на участии в дебатах пяти представителей медиа: двух газетчиков, одного корреспондента журнала и двух представителей радио/телевидения. Их предстоит выбрать из более многочисленной группы, включающей четырех газетчиков, двух сотрудников журналов и четырех радио/телекорреспондентов. Пятерка […] описанная выше, будет работать на дебатах 26 сентября. Что касается журналистов-участников следующих шоу, то они будут отобраны, когда формат шоу окончательно утвердится.
2. Журналистов, не включенных в пятерку, во время дебатов… разместят в особом помещении, откуда они смогу следить за ходом дебатов. Мы убедим телевизионные сети установить для них большой экран.
3. Фотографы допущены в студию не будут, за исключением двух — представителя United Press International и Associated Press. Им будет позволено вести съемку…».

Как мы уже знаем, с самого начала кампании советники Никсона выбрали два главных направления атаки на соперника: молодость Кеннеди и его принадлежность к католической церкви. Еще до дебатов им удалось всерьез продвинуться на втором направлении. 150 протестантских деятелей во главе с нью-йоркским пастором Норманом Винсентом Пилом учредили особый комитет для противодействия якобы вероятным попыткам католического духовенства влиять на политику Кеннеди, если тот будет избран президентом. Пастор Пил прямо заявлял, что «паписты» намерены использовать победу Кеннеди для превращения США в страну, где доминирует Ватикан.

Кеннеди, не дожидаясь дебатов, жестко ответил: «Я не позволю, чтобы наша страна была однозначно католической, протестантской или иудейской. Ни один священник, какого бы Бога он ни исповедовал, не сможет влиять на политику президента Соединенных Штатов. Таков основной принцип нашего демократического государства». Кроме того, он, как мы знаем, публично и с успехом выступил в Хьюстоне перед многочисленной группой протестантских проповедников. Эта речь транслировало телевидение. Ее эффектность давала серьезные основания полагать, что Кеннеди проведет теледебаты достойно.

Вероятно, это побудило его оставить тему своей молодости для дискуссии в эфире.

Соглашение о проведении осенью серии телепоединков, состоящей из четырех встреч в разных городах страны, было достигнуто и со штабом Никсона, и с вещательными корпорациями. Первые дебаты назначили на 26 сентября в Чикаго в студии CBS, где они и состоялись в восемь тридцать вечера. Их вел видный тележурналист Говард Смит.

На небольшом ярко освещенном возвышении слева и справа на фоне полукруглого задника были установлены два кресла и две трибуны для соперников, обращенные к залу. Чуть сзади них располагался стол ведущего (в дальнейшем рядом с ним ставили флаг США). Напротив подиума — лицом к полемистам — сидели четверо представителей ведущих телеканалов (штабу Кеннеди не удалось «продавить» предложения по «бумажным» корреспондентам) — NBC, CBS, ABC и Mutual New. В начале передачи они представлялись зрителям, называя свои компании. В момент, когда звучал вопрос, корреспондентов показывали со спины, а кандидатов — в полный рост у трибун, в момент же ответа — давали «говорящую голову» на весь экран.

Дебаты начались с восьмиминутных «установочных» заявлений соперников.

На съемку Джон пришел в свободном костюме синего цвета, выгодно смотревшемся на черно-белом экране. В нем были сила, легкость и уверенность. «Не припомню, чтобы он еще когда-нибудь был в такой отличной форме», — писал потом Никсон. Сарказм судьбы: незадолго до поединка ему позвонил напарник по кампании — кандидат в вице-президенты, матерый республиканский босс Генри Кэбот Лодж — тот самый, что проиграл Кеннеди выборы в Сенат. Он посоветовал Никсону избегать «имиджа убийцы»… Ему, который вот сейчас, стоя перед объективами в великоватой рубашке и светло-сером костюме, и отвечая на вежливые, но жесткие вопросы корреспондентов, чувствовал, что смотрится рядом с соперником тускло. Очень тускло…

***

Считается, что многие из тех, кто слушал дебаты по радио, решили, что их выиграл Никсон. Но радиослушатели были в меньшинстве. 88% американских семей уже имели телевизоры, и число людей, наблюдавших первый раунд дебатов, по разным данным составило от более 66 до 74 миллионов человек (через полтора месяца на избирательные участки пришло 68 895 537 человек), при населении США равном 179 миллионам.

Дебаты широко анонсировались. Их ждали. До того «большинство избирателей никогда не видели кандидатов «вживую»», — пишет Лари Сабато, аналитик Политического Центра Вирджинского университета, автор работы «Полвека Кеннеди». «Они читали о них и видели фото, и вот получили принципиально новые основания для оценок главы государства, которого им предстояло избрать».

И впрямь — это был первый случай, когда миллионы американцев увидели соперников за кабинет в Белом доме в прямом эфире и личном поединке.

И, по мнению подавляющего большинства зрителей и социологов, они оценили Кеннеди выше — он стал абсолютным победителем теледуэли.

Ряд экспертов считает, что в этот вечер он выиграл и выборы.

Журнал Time приводит слова Соренсена, который заметил, что сначала команда Джона не осознала в полной мере значения этого успеха. Впрочем, в неведении они пребывали недолго. День спустя, прибыв в штат Огайо, штабисты Кеннеди увидели, что толпы, встречающие его кортеж, стали гуще. А встретившись с местными боссами Демократической партии, они обнаружили, что лояльность этих важных функционеров их кандидату упрочилась.

***

Профессор Алан Шрёдер, автор книги «Дебаты в президентских кампаниях: сорок лет крайне рискованного ТВ», считает, что ключевую роль в победе Кеннеди на первых дебатах сыграл тот факт, что телевидение в то время вообще не воспринималось американцами как пространство для серьезных разговоров, но почти исключительно как развлечение. И к президентским дебатам они отнеслись соответственно. В такой ситуации Кеннеди, приехавший из Калифорнии, загорелый, спокойный и уверенно играющий свою публичную роль с его обаянием и доверительным тоном, звучал и смотрелся куда выгоднее осунувшегося и вспотевшего Никсона. Они выглядели артистами разных амплуа. Никсон — человеком, попавшим в сложное положение, пребывающим всё время в напряжении, настороже и в готовности отразить атаку, Кеннеди — уверенным в себе героем-победителем, которому хочется подражать. Амплуа Джона было явно более выигрышным. Зрителям подсознательно хотелось быть такими как Джон, а не такими, как Дик.

А положение Ричарда Никсона и впрямь было не из простых. Он только что выписался из больницы, где провел две недели и перенес неприятную операцию на коленном суставе. Вернувшись в строй, был вынужден немедленно отправиться в предвыборное турне по стране. За две недели вице-президент, весивший на двадцать фунтов меньше нормы, объехал более двадцати штатов и сильно вымотался. Прибыв на дебаты в Чикаго, он до встречи с Кеннеди выступил с двумя длинными речами, устал, голова трещала…

Была и другая беда — отросла щетина (Никсон брился по два-три раза в день). Помощники предложили загримироваться, но пудра оказалась слишком светлой, и в свете софитов лицо выглядело болезненно бледным.

После Дик стал куда лучше смотреться на дебатах. Спасибо усилиям его сотрудников.

Щетина на щеках лезла, не уставая, да и цвет лица оставлял желать лучшего.

— Сэр, — предложили советники по имиджу, — давайте пригласим искусного и опытного театрального гримера, и нам не придется нервничать по таким пустякам.

Сказано — сделано. Немного умело наложенного грима, и, начиная со вторых дебатов, лицо Ричарда Никсона стало куда телегеничнее. Но помощники на достигнутом не остановились.

— Дик, — сказали они сердечно, — ваш образ на экране становится куда привлекательнее, и всё же, вы выглядите осунувшимся и усталым. Дают себя знать операция, госпитализация и энергичная предвыборная агитация. Давайте поправляться.

— Что вы имеете в виду, парни? — спросил слегка задетый Никсон.

— Мы имеем в виду коктейли, сэр! — весело заявили сотрудники. — Чудные, питательные, легкие в приготовлении и невероятно вкусные коктейли из отличного американского молока, сэр!

— О’кей, давайте, попробуем! — согласился кандидат.

И без промедления в его руке оказался изящный, немалых размеров фужер с выгравированным гербом Соединенных Штатов, полный густой, пенной, розоватой жидкости. От нее пахло детством и солнечными лучами, льющимися в широкие окна аптеки, где юный Дик лакомился хот-догами, кока-колой и бесконечно соблазнительными молочными коктейлями, тайный рецепт которых знал только один человек на земле — веселый аптекарь Натан Розенцвет.

Вскоре помощники, жена Пэт, сам Никсон и, главное, телезрители стали замечать: Дик поздоровел и окреп. И следа почти не осталось от изможденного облика, заостренности скул, теней под глазами… Да и сами глаза стали живее и выразительнее. Словом, дело пошло на лад.

Однако… Однако, первое впечатление от стартового поединка уже оставило неизгладимый отпечаток в сознании массового зрителя. И работало оно на Кеннеди.

Сам Джон признал важность этого своего появления на экране, и вообще — роль электронных медиа в предвыборной схватке — через четыре дня после избрания — 12 декабря: «телевизор управлял течением кампании, лучше, чем любой другой инструмент» — сказал президент Кеннеди. Почти два десятилетия спустя, в отчете исследовательской группы «Смотрим вместе с нацией» отмечалось: «Дебаты Никсон-Кеннеди сделали телепоединки кандидатов самым «горячим блюдом» кампаний со дня изобретения предвыборного значка».

Очевидно, именно тогда немало светлых умов задумалось о том, как изменит демократию телевизионная эра, насколько тотально может формировать и контролировать предпочтения избирателей тот, кто купил (или иным способом прибрал к рукам) и наиболее грамотно использовал достаточный кусок эфира. И, в частности: куда в большей степени погружают зрителя предвыборные теледебаты — в атмосферу свободного выбора в стиле Абрахама Линкольна и Франклина Рузвельта или в студию риэлити-шоу?

Любопытно, что следующая серия теледебатов между кандидатами в президенты прошла только через 16 лет. В 1964-м Линдон Джонсон знал, что и так управится с Барри Голдуотером. А в 1968-м и 1972-м Никсон и от дебатов отказывался — слишком сильна была травма 60-го года.

Этот гуманитарно-технологический инструмент снова пошел в ход в США в 1976-м, тогда Джеральд Форд согласился на дуэль с Джимми Картером. Сегодня дебаты — рутина президентских кампаний. С тех пор и поныне эксперты и политики, оценивая потенциальных кандидатов, задаются вопросом: «кто эффектней смотрится на телеэкране? Лучше одет? Находчивей в споре?»

***

А в 60-м году всё было в новинку, и участникам телепоединка, не имевшим ни личного опыта таких дискуссий, ни предшественников, опыт которых можно учесть, требовалась особая собранность, находчивость, ясность мысли, владение словом и собой.

При этом у обоих хватало уязвимых мест. И журналисты с упоением наносили удары именно в эти опасные зоны. Кеннеди (как предвидели оба соперника) атаковали, в основном, указывая на его молодость и отсутствие опыта работы в исполнительной власти. Никсона же — подвергая сомнению успешность его пребывания на посту вице-президента. «Вы сделали девизом своей кампании лозунг «Опыт — это важно!», указывая на то, что участвовали в принятии государственных решений на высшем уровне, в отличие от вашего оппонента. Однако, на пресс-конференции 24 августа президент Эйзенхауэр на вопрос, какую из ваших важных политических идей он одобрил и принял, ответил: «дайте мне неделю на размышление, может быть, я что-нибудь вспомню». Поясните, пожалуйста, сэр, какое из суждений более точно — ваше, как лидера республиканской кампании, или президента Соединенных Штатов?».

На это Никсон пространно и не слишком уверенно отвечал, что это, мол, дело президента — принимать и отвергать предложения, с которыми он выступал, работая в администрации, Совете по национальной безопасности и с лидерами Конгресса; что сам он не принимал главных решений, да и президент не допустил бы такого вмешательства уполномочий главы государства. А что до опыта, то пусть американцы сами сравнят, чей богаче — Кеннеди, или его — Никсона — опыт.

Кеннеди же умело переводил разговор о возрасте и опыте то на историю соперничества двух партий (само собой, подчеркивая триумфы демократов и провалы республиканцев), то на личные планы и видение будущего. При этом он ловко и едва уловимо сопрягал эти планы и «цели Соединенных Штатов», создавая у зрителей ощущение, что его планы и цели страны — суть одно и то же.А попутно энергично подчеркивал, что при всей важности прошлого опыта, сейчаскуда важнее решить: какой президент и какая партия лучше справится с вызовами нового десятилетия.

Он вообще лучше подготовился к дуэли — несколько дней зубрил ответы на вероятные вопросы, тренировался перед зеркалом, пробно снимался на кинокамеру. Тед Соренсен, Дик Гудвин и Майк Фельдман, «натаскивали его как студента перед экзаменом». В последствие, в беседе с корреспондентом журнала Time, Тед Соренсен вспоминал, как они с Джоном готовились к бою. Устроившись на крыше отеля «Амбассадор Ист», Кеннеди и его спичрайтер вновь и вновь перебирали карточки с репликами по ключевым темам предстоящей дискуссии и тщательно отрабатывали позиции кандидата по каждой из них. «Мы знали: первые теледебаты крайне важны, но не представляли, сколь весомым в действительности окажется их результат».

Последний тренинг занял несколько часов. Потом Кеннеди выступил перед членами профсоюзов (старик-Чикаго — колыбель и цитадель рабочего движения) и пошел вздремнуть, а команда занялась штабной рутиной. Вскоре, однако, пришло время будить шефа. Отправили Соренсену. «С удовольствием вспоминаю, — рассказывал он, — как вхожу я в спальню, и вижу: свет включен, а он лежит и вроде спит, словно одеялом укрытый десятками карточек с записями».

***

В ходе первого раунда обсуждалась внутренняя политика. Но, как мы знаем, их изрядная часть была посвящена личным свойствам соперников. Есть основания полагать, что именно эта часть и эти свойства привлекли особое внимание зрителей. Ибо «только хорошо тренированный политический обозреватель, — отмечал комментатор журнала Reporter Дуглас Кейтер, участник одного из раундов, — мог бы выдержать перекрестный огонь доводов и контрдоводов, скорострельные ссылки на «Доклады Рокфеллера», «поправки Лемана», «мониторинги престижа», ВНП и попурри из так называемых фактов». С ним согласен социолог Сэмюэл Лабелл: рядовые зрители «старались уловить смысл дискуссии, но чем больше они вникали, тем больше путались».

А вот с личными свойствами многое напротив — прояснялось. Независимо от того, шла ли речь о школах, больницах или расовых проблемах, Кеннеди выглядел более уверенным в своей позиции, более точным в заявлениях, и потому — более компетентным во внутренней политике.

То же касалось и политики внешней, которой посвящались, как предполагалось, два последующих раунда. Один прошел 7 октября в студии NBC в Вашингтоне (DC), где место ведущего занял Фрэнк МакДжи. Другой — 13 октября в жанре телемоста: Никсон находился в студии ABC в Лос-Анджелесе, а Кеннеди — в Нью-Йорке. Масс-медиа на сей раз представляли Фрэнк МакДжи с канала NBC, Чарльз Ван Фремд изCBS, Дуглас Кейтер из Reporter и сотрудник New York Herald Tribune Роско Драммонд. Вел программу Билл Шейдел, ABC.

Ключевой темой обоих раундов были отношения США с миром. И в первую очередь — с СССР и другими левыми режимами, в частности — с красным Китаем, угрожавшим Тайваню. Если конкретнее, вопрос стоял так: надо ли Америке воевать с КНР, если коммунисты атакуют два крохотных острова Квемой и Матсу, расположенные в Южно-Китайском море в 4-5 милях от побережья КНР. А также что делать новому президенту, если возникнет кризис вокруг Берлина.

В ходе кампании Кеннеди допустил по отношению к Никсону выражениеtrigger-happy — «любитель спускать курок». Ничего обидного в нем нет. Но Никсон усмотрел здесь атаку на свою партию, как на партию «ястребов», и напомнил, что за последние полвека США при президенте-республиканце ни разу не вступали в войну, в то время как демократы делали это трижды. «Я не говорю, — поправился он, — что одна партия, это партия войны, а другая — партия мира. Но подчеркиваю: утверждение, что республиканцы, это, де, любители спускать курки, опровергается фактами». Что же до Берлина, то не вопрос: ни у демократов, ни у республиканцев сомнений нет: он должен быть свободным. И если коммунисты нападут, американцы его защитят.

Кеннеди заявил: надо тщательно разобраться, насколько эти острова подпадают под договор 1955 года о защите США Тайваня и Пескадорских островов, защищать которые надо обязательно. Далее, следуя своим обязательствам, США, безусловно, должны защищать от агрессии и Берлин, и весь Западный мир. Чтобы она была эффективной, Америке следует усилить армию, усовершенствовать обычные вооружения и повысить стратегический оборонный потенциал, выпуская больше ракет «Минитмен» и «Поларис». И начинать надо немедленно.

Что же касается разоружения, и, прежде всего — ядерного, то Кеннеди предложил провести в январе 1961 года переговоры с СССР о судьбе испытаний в атмосфере и о нераспространении ядерного оружия (ибо есть серьезная опасность, что к 1964 году создать атомную бомбу смогут не менее 10 стран, включая красный Китай). Дадут что-нибудь эти переговоры или нет, не известно, но попробовать стоит. Думать, что контроль над вооружениями невозможен — ошибка. Здесь Кеннеди указал на еще одно важное расхождение с республиканцами и администрацией Эйзенхауэра, которая, по его мнению, не уделяла должного внимания этому тонкому вопросу.

Обсуждая международную экономическую стратегию, Кеннеди сделал акцент на важности разделения ответственности за развитие отсталых стран в Азии, Африке и Латинской Америке между США и другими развитыми странами. А Никсон, вернувшись к теме островов у китайских берегов, заявил, что не позволит нанести страшный ущерб престижу США, «отдав коммунистам этот регион». И провозгласил он свое кредо: «Ни поражения, ни отступления!».

Поскольку он выступал последним, этот девиз прозвучал как финальный, пафосный аккорд в музыкальной пьесе. В этот миг многим показалось, что поле боя осталось за республиканцами. Однако ж нет, сравнительно мирный тон Кеннеди и предложенная им стратегия неагрессивного патриотизма, пришлись зрителям по душе. А, кроме того, первое впечатление от стартового поединка было столь мощным, что перекрыло воинственную риторику Никсона.

***

Последний раунд прошел 21 октября в студии ABC в Нью-Йорке. Он был посвящен Кубе. Штаты ввели эмбарго в отношении этой страны (оно не отменено сейчас). В стартовом заявлении Кеннеди подчеркнул неэффективность таких мер, ибо «коммунисты продвигаются очень быстро — в Лаос, в Африку, на Кубу — везде в мире» и не пришлось бы вводить слишком много эмбарго…

В свою очередь Никсон, комментируя этот вопрос, довольно страстно отверг возможность интервенции против Кубы. Вице-президент предупредил, что военная операция против Кубы станет «открытым приглашением: идите, господин Хрущев, идите в Латинскую Америку» и вовлечет «нас в гражданскую войну».

«Откуда исходит угроза миру и свободе?», — вопрошал вице-президент. И сам отвечал: «Есть только одна угроза миру и свободе — международное коммунистическое движение. Поэтому если мы стремимся к миру, нам следует научиться иметь дело с коммунистами и их лидерами. Я знаком с господином Хрущевым. Я также имел возможность познакомиться и повстречаться с другими коммунистическими лидерами в разных частях мира. Я верю, что мы должны выработать определенные принципы взаимодействия с ним и его коллегами — принципы, которые позволят сохранить мир, и, в то же время — расширить пространство свободы».

Проблема непредвзятых и не определившихся избирателей, слушавших Никсона, состояла в том, что всё им сказанное откровенно противоречило и его взглядам, и всему, что он делал прежде. В администрации Эйзенхауэра Дик был, пожалуй, одним из самых убежденных сторонников энергичного «сдерживания» коммунизма и вооруженного вмешательства на Кубе. Он был в курсе замыслов ЦРУ, которые вскоре приведут к тому, что получит название «разгром в Заливе Свиней». Его агрессивная позиция в отношении Кубы была широко известна, поэтому речи Никсона о мире давали повод подозревать его, как минимум, в неискренности.

Отвечая сопернику Кеннеди сказал:

«В 1957 году я был в Гаване. Я говорил с американским послом. Он сказа мне, что является вторым по могуществу людей на Кубе. Послы […] предупреждали, что Кастро окружен марксистами и находится под их влиянием, под коммунистическим влиянием. …Но, несмотря на их предупреждения, адресованные американскому правительству, оно не сделало ничего. Наша безопасность зависит от положения в Латинской Америке. Между тем… кандидат в президенты Бразилии считает важным апеллировать в ходе своей кампании не к Вашингтону, но к Кастро, к Гаване, чтобы получить голоса бразильских сторонников Кастро…» И далее: «Кто будет доминировать в Азии в ближайшие пять-десять лет? Коммунисты? Китайцы? Или свобода? Достаточно ли мы делаем для этого? Нам, американцам, надо ответить на этот вопрос. Нас устраивают наши сила и престиж? Люди хотят идентифицироваться с нами? Они признают лидерство Соединенных Штатов и готовы следовать за ними? Не думаю, что в нужной мере. Это беспокоит меня. […] Господин Никсон говорит, что мы — сильнейшая страна мира. Да, это так. Но пять лет назад мы были намного сильнее коммунистов, чем сегодня. Баланс сил под угрозой… Они строят ударные ракеты и в 1962-63 годах обгонят нас. […] В последние 9 месяцев у нас был самый низкий экономический рост среди основных индустриальных стран. Я смотрю на небо, и вижу советский флаг на Луне».

Это прозвучало сильно. Кеннеди атаковал республиканцев, бывших у власти в США последние годы, (а значит и Никсона, служившего вице-президентом) и из настоящего — «правительство не делает ничего в отношении Кубы», и из будущего — «кто будет домировать в Азии в ближайшие пять лет? Китайцы?; в 1962-63 годах советы обгонят нас»; с земли — «признают ли люди лидерство США?», и из космоса — «я вижу красный флаг на Луне»…

«Думаю, — делился своими мыслями Кеннеди, — мы должны продемонстрировать людям мира, что мы, жители принадлежащей нам свободной страны, намерены быть первыми. Безо всяких «если». Безо всяких «но». Безо всяких «когда». А просто — первыми. Мы сильные, мы первые — и побеждает свобода; расширяются перспективы мира; побеждает наше общество».

Никсон нашел что ответить. Оба кандидата говорили много, говорили интересно, в основном по делу — о красном Китае и Тайване, Кубе и всей Латинской Америке, о дипломатии и военной силе, о промышленном росте и экономическом спаде, о ценностях и идеалах, о международной политике, угрозах и обещаниях, о вызовах и возможностях предстоящего десятилетия, совести и вере. Но с каждой минутой дискуссия в Нью-Йорке двигалась к концу. Завешалась и вся серия теледебатов, которые потом журналисты назовут «Великими».

Последнее слово (если не считать заключительных реплик ведущего — звезды ABCКуинси Хоува) в дебатах досталось Ричарду Никсону. Но лишь по очередности — не по значимости. Завершая дискуссию, он сказал: «…Следующий президент, лидер Америки и свободного мира, может быть велик лишь настолько, насколько велик американский народ. И в заключение я говорю: храните твердую веру в Америку. Следите за тем, чтобы молодые американцы верили в идеалы свободы и в Бога, что отличает нас от противостоящих нам атеистов и материалистов».

Сказано изрядно. Но всё же… Всё же истинную точку в дебатах поставил Кеннеди. Завершая предыдущее выступление:

«Не верю, что на свете есть тягота или ответственность, которую бы каждый американец не понес ради защиты своей страны, ради нашей безопасности, ради нашего дела утверждения свободы. Я верю: таково сейчас наше обременение. В 1936 году Франклин Рузвельт сказал, что это поколение американцев приглашено на рандеву со своим предназначением. Верю, что в 1960 и 61-м, и втором, и в третьем мы всё еще на лицом к лицу с предназначением. И я верю: наше предназначение — защищать Соединенные Штаты и свободу; и чтобы его исполнить, давайте выполним свой долг — возглавим эту страну и вновь приведем Америку в движение».

Похоже, ошибаются те, кто считает, что в ходе дебатов победил не Кеннеди, а«более удачный телевизионный имидж как таковой».

Эти две финальные реплики четвертого раунда и всех дебатов вообще, отразили главную разницу между соперниками: Ричард спорил, стремясь одолеть оппонента в студии, а Джон, полемизируя с ним, одновременно обращался с призывом к зрителям, к нации. Как писал об этом политолог Роберт Даллек в книге «Незавершенная жизнь»: Кеннеди выступил как лидер, готовый иметь дело с ключевыми проблемами страны…

***

Когда Лу Харрис, ответственный в штабе Кеннеди за мониторинг рейтинга, представил меморандум по итогам дебатов, выяснилось, что соотношение составляет 48% против 43-х в пользу сенатора. Конфиденциальное резюме Харриса гласило: «этим результатом мы обязаны, главным образом, итогам дебатов».

Данные открытых опросов свидетельствовали: большинство смотревших дебаты зрителей /избирателей сочло слова Кеннеди искренними и верными, поверило, что да, он хочет того, о чем говорит. И может добиться своего. Миллионы американцев воочию увидели того, кого еще вчера почти не знали, и кому решили завтра доверить свое будущее.

«Лучшее, что дали эти дебаты избирателям великой демократии», — писал историк Теодор Уайт в книге «Создание президента в 1960-м», —

«это та политика, что считалась исчезнувшей сотни лет назад. Они показали гражданам двух мужчин в состоянии стресса, и предоставили решать, руководствуясь инстинктом и эмоциями: кого из них они хотели бы видеть своим лидером в критической ситуации. Политически это племенное чувство единства наследует традиции Римского Сената… Последующие цивилизации столетиями тосковали по этому утраченному чувству персонального выбора вождя, сохранившемуся в сильно урезанном виде, разве что в культуре встреч капитанов Тамани Холла и кремлевских собраний коммунистических баронов. Теледебаты вновь сделали общим это племенное чувство участия, эмоциональной оценки лидера. Его, прежде доступное единицам, вновь вернули миллионам».

Возможно, Уайт прав, судя о том, что дебаты дали избирателям. Но что они дали Джону Кеннеди — кандидату в президенты США?

Что? Доказательство: он абсолютно адекватен поставленной политической задаче — возглавить Америку. Упреки в неопытности — вздор. Дуэль окончена: Кеннеди «убил» Никсона.

«Не будь дебатов, — считает Тед Соренсен, — Кеннеди не стал бы президентом». Но значение дуэли между обаятельным сенатором-ирландцем и вице-президентом не только в этом. Эта дуэль в корне поменяла структуру избирательных компаний, индустрию телевидения и историю Америки.

«Это один из тех редких случаев, о которых можно сказать: этот вечер всё изменил», — считает профессор Алан Шрёдер.

Вскоре после поединка Никсона и Кеннеди дебаты между претендентами на высшие выборные государственные посты стали непременной политической практикой в Германии, Швеции, Финляндии, Италии, Японии, а позднее и в других странах. Соренсен убежден, что битва в эфире, проложившая Джону Кеннеди дорогу в Белый дом, не только изменила, но и спасла мир, сохранила его для нас. «Хотя бы потому, — объясняет он, — что спустя два года после избрания, президент отверг рекомендации Объединенного Комитета начальников штабов ответить силой на размещение советских ракет на Кубе. Будь президентом Никсон, он бы ударил, ибо был куда большим «ястребом». Тогда всё — атомная война. И жизни конец, — уверен Соренсен, — Скажите спасибо, что те дебаты выиграл Кеннеди».

Что ж, возможно, в этом старый мастер политических баталий прав.

***

Но, несмотря на победу в дебатах, и на то, что по данным опросов 6% избирателей принимали решение исключительно исходя из впечатлений от теледуэли Никсона и Кеннеди, она не решала всего.

Впереди были последние дни кампании и голосование.