Что такое трансгуманизм? Почему сюжеты из фантастических фильмов про вживление чипов в голову человека стали частью нового мировоззрения?

Периодически на страницах газет или на полосах Интернета появляется слово «трансгуманизм». Так устроено массовое восприятие, что оно иногда начинает скучать и выхватывает словечки из научного обихода. «Трансгуманизм» — это словцо такое очень красивое, очень выразительное, и очень мудреное, поэтому как бы его не усвоить, да? Как мы помним, Фима Собак, героиня бессмертного произведения Ильфа и Петрова, тоже знала некоторое количество умных слов. Вот так же и слово «трансгуманизм» выхвачено и освоено новыми Фимами Собак.

Что может нас заставить всерьез говорить о трансгуманизме, не рискуя тем, что мы можем вжиться ненароком в образ Фимы Собак и пойти по ее стопам. На первый взгляд оснований для этого не так и много. Что утверждает теория трансгуманизма? То, что человек меняет сам себя, и меняет сам себя телесно. Он должен врастить в себя какие-то чипы, в свой мозг, чтобы увеличить возможности сознания или там оперативной памяти, на худой конец. Он должен обзавестись какими-то съемно-разъемными органами, которые будут выращиваться за счет нерождённых младенцев, должен прирастить себе крылья, например (старая мечта человечества). Он должен умереть, чтобы потом родиться, а именно заморозить себя в какой-нибудь криогенной установке, чтобы, когда человечество дозреет до его воскрешения, быть воскрешённым. Это тоже момент трансгуманизма такой, сохранение себя в морозилке. Все это, в общем, скучные темы масс-медиа, поп-культуры. Они могут обыгрываться в комиксах.

Но что в них действительно есть для философского комментария, комментария вообще любого вдумчивого человека? Если в серьез говорить, то трансгуманизм — это то, что отличало человечество всегда. Как только человек прибег к какому-то орудию, а орудийность — это отличительная черта человека, он сразу достроил свое тело, он сразу стал нечто большим, чем до этого. И поскольку человек — существо орудийное и, действительно, создающее технологии и существующее в технологиях, трансгуманизм — это то, что предшествовало появлению человека. Это первое, что здесь стоит отметить. Еще на что стоит действительно обратить внимание — это то, что трансгуманизм учит нас порвать с теми формами гуманизма, за которые приходится слишком дорого платить.

Вообще мы должны быть честны. Ни одно преступление не совершалось без примеси каких-то гуманистических ценностей, идеалов. И чем крупнее преступление, чем больше его масштаб (и война, естественно, является таким преступлением), тем больше и значимее этот гуманистический посыл, который содержится внутри тех, кто совершает это преступление, или тех, кто развязывает войну. Любые гуманистические обобщения, любые гуманистические декларации, лозунги, транспаранты всегда склеиваются с помощью крови. Всегда кровь на этих транспарантах, на этих лозунгах, на этих обобщениях, всегда можно найти следы крови, пусть они даже тщательно замыты. Вот что мы должны понимать. И в этом смысле трансгуманизм — это

некое противоядие от издержек гуманизма.

Вообще, все издержки 20-го века и Освенцим, и ГУЛАГ, это главные издержки, это издержки гуманизма, потому что гуманизм превращает реального живого человека в арену экспериментов. Он превращает реального живого человека в лабораторный объект. Гуманизм исходит из того, что человек — это существо свободное, что он заброшен в мир, если выражаться языком соавтора. В действительности, и трансгуманизм нам это показывает, что человек — это существо, которое заброшено в некую сеть абстракций. И чем мы пытаемся достовернее выразить, что есть человек (а это главный вопрос философии, и не случайно Кант это наметил именно в качестве главного вопроса, вопрос о человеке, который венчает другие Кантовские вопросы), чем мы достовернее пытаемся выяснить, что такое человек, чем мы ближе, казалось бы, к нему прикасаемся, вступаем в близкий контакт с ним, с этим явлением, тем больше возникает абстракций.

Абстракция — это всегда то, что нас отделяет. Может быть, что-то и описывает и объясняет, но сразу одним махом, без непосредственности, без контакта, абстракция любая — она бесконтактна. И, говоря о человеке, мы всегда упускаем из виду людей, с которыми можно только непосредственно соприкоснуться, которых можно познать в некоем контакте, в некоем касании. И вся современная антропология, неоантропология строятся на исследовании этих касаний и их форм, и коммуникация рассматривается только через призму вот этих касаний, только как совокупность способов коснуться другого. А вот абстракции всегда нас от этого касания уберегали. Абстракции всегда были прокладками, которые делали невозможным это касание. Абстракция — это всегда некое стекло, которое нас отделяет от другого, чтобы на него, может быть, лучше посмотреть, как смотрят на мышь в лаборатории.

И вот гуманизм помещает человека в сеть абстракций, и человек, как муха, пойманная пауком, запутывается в этой сети. Более того, абстракции ранят, абстракции вживляются в человека. Трансгуманизм говорит в действительности не о том, что нужно вживлять чипы в человеческий мозг, чтобы у нас больше была память или мы лучше соображали, а настоящий трансгуманизм говорит нам о другом. О том, что в нас вживляются абстракции, мы с ними свыкается, мы воспринимаем их как нечто свое, как то без чего мы не можем не существовать, не быть представленными. И вот вживление этих абстракций – это то, что интересует настоящих трансгуманистов, которые не увлечены просто инсценировкой каких-то научно-фантастических историй про чипы и киборгизацию человека, и разнообразные протезы, которые можно ему как костяную ногу присобачить куда-то. Вот как вживляются абстракции, вот как они живут в нас, как они в нас прорастают, какими издержками это оборачивается.

И еще, конечно, трансгуманизм — это история про то, что человеческое действительно имеет массу определений и, в конечном счете, как человеческое можно определить все что угодно. И прав был Державин, говоря, что человек — и Бог и червь одновременно. Но еще важнее то, чему учит нас вот этот настоящий трансгуманизм, отвлекающийся от научной фантастики. Мы можем наделить человечностью вещи и, вместе с тем, мы можем расчеловечить людей. И понимание человека, диалог с ним связаны всегда с этим предательским

обменом. Когда вещь может быть более человечной, большими человеческими качествами наделенной, чем некий человек, и забота о неких вещах может быть более последовательной, более внимательной, более добросердечной, чем забота о человеке. С другой стороны, для того, чтобы понимать, что есть человек (и этому тоже учит нас трансгуманизм), нужно видеть в нем некие моменты вещи, в живом видеть мертвое.

И вообще говоря, человек на протяжении всей своей истории пытается отделиться от мира мертвых. И Бодрийяр был совершенно прав, когда говорил, что человеческое сообщество начинается не с запрета на инцест, а человеческое сообщество начинается с того, что выделяются мертвые, от них отгораживаются, от них обособляются, и различие между мертвыми и живыми — это главное социальное различие. Но чем больше мы его проводим, тем больше возникает с этим проблем. Тот подход к человеку, который существует сегодня, который связан с настоящим трансгуманизмом, — это выявление того, как человек в себе сочетает живое и мертвое, потому что чем больше он хочет обособиться от мертвого, тем больше он себя интегрирует в мертвое.

Прошлое во всех видах: наследие, традиции, если угодно, если не понимать это понятие пошло, вот этот вот диалог с мертвым, который не вынесен куда-то за пределы, а который находится в тебе и который — часть тебя, этот тот диалог, который человек постоянно ведет. И этот мертвый или это мертвое является тем самым настоящим другим с большой буквы, о котором любят рассуждать гуманисты. Вот чтобы понять, что есть другое, нужно понять, что в тебе есть нечто мертвое. Это мертвое прочнейшим образом соединено с живым.

Человек — это конгломерат живого и мертвого, все более сложный, растущий вместе с агрегированием в себя мёртвого, впитыванием в себя мёртвого, а не только с отделением от него. И в этом тоже одно из важнейших открытий современного трансгуманизма. Человек — это гибрид живого и мертвого.