Наверное, мне уже никогда не забыть подробностей 5 сентября 2011 года. Дня, когда суд признал моего мужа виновным в совершении насильственных действий сексуального характера в отношении нашей дочери и приговорил его к 13 годам колонии строгого режима. Казалось бы, прошел всего лишь год, но в нем было так много событий, переживаний и перемен, что хватило бы, думаю, на целую жизнь…

Столкнувшись лицом к лицу с судебной системой, я поняла, что суд в России — это театр абсурда, в котором не имеют значения ни здравый смысл, ни показания свидетелей, ни доводы адвокатов. Это всего-навсего фикция, потому что решение выносится заранее и в рамках единственно возможного алгоритма: уголовное дело — суд — обвинительный приговор — колония.

На прениях, предшествовавших вынесению приговора, прокурор запросил мужу наказание в виде 18 лет лишения свободы, из них 5 — тюрьмы, а 13 — колонии строгого режима. В тюрьме условия содержания гораздо хуже, чем в колонии, и к моменту оглашения приговора я была доведена до такой степени отчаяния, что думала лишь о том, чтобы судья «из гуманности» снизил невиновному человекусрок хотя бы на эти 5 лет тюремного заключения.

И вот — 5 сентября. Очень много людей, журналистов, полнейшая растерянность и, несмотря ни на что — надежда. Я была ближе всех к мужу в момент, когда судья Наталья Ларина зачитывала резолютивную часть приговора (оглашается — виновен и срок), и просто физически ощущала, как ему плохо. Наверное, потому, что он до последнего не мог осознать реальность происходящего и верил в то, что судья возьмет на себя смелость и вынесет справедливый приговор. Оправдательный . Ведь, казалось нам, невозможно, выслушав всех экспертов и свидетелей, не разобраться в происходящем. Когда Ларина зачитывала эту часть приговора — всего несколько строк — было видно, как она нервничает. Судья так глотала слова этих десяти судьбоносных предложений, что приходилось напрягать слух, чтобы услышать ее, хотя в зале стояла полная тишина.

Многое пишут о конвое в судах. Чаще плохого, чем хорошего. Но конвоиры мужа, — а 5 сентября это были женщины — заплакали после оглашения. Потому что они присутствовали при даче показаний на нескольких заседаниях, все слышали и понимали. Девушки были молоденькие и, наверное, еще непривычные. Во время судебного процесса у мужа были и другие конвоиры — мужчины, я часто встречалась с ними взглядом и видела, что они тоже все понимают и сочувствуют нам. Когда спустя несколько месяцев я заходила в суд за документами, они интересовались, как у нас дела.
Первые дни после приговора я помню плохо. Только то, что постоянно просили комментарии журналисты, и я бегала со съемок на съемки, потому что понимала, что это — спасение. Помню, кто-то сказал: «Муж в камере, жена — на камере», дескать, к этому она (я то есть) и стремилась. Помню, как муж, еще находясь в здании суда, написал заявление о том, что объявляет голодовку, и как долго мы с адвокатами уговаривали ее прекратить, ссылаясь на то, что для дальнейшей борьбы нужны силы.

Много было всего за этот год — трудного, тяжелого, грязного, но все-таки хорошего было больше, чем плохого. Когда я немного отошла от этой цифры — 13 лет, поразилась той солидарности, с которой СМИ освещали дело моего мужа. Я считаю, что только благодаря неравнодушию общества, моему мужу на кассацииснизили срок на 8 лет. Сейчас невиновный человек «отбывает наказание» за то, что попался под руку в разгар антипедофильской кампании. Он находится в исправительной колонии в Ростовской области, работает бригадиром и по-прежнему верит в свое оправдание в Верховном суде.

Ровно год назад я радовалась тому, что мужу не вписали в приговор запрашиваемые прокурором 5 лет тюрьмы, на кассации — уменьшению срока до 5 лет, на первом свидании в колонии — возможности накормить его нормальными продуктами и вместе посмотреть фильм на DVD. Неправосудными решениями в нашей стране ты уже доведен до такой степени отчаяния, что радуешься милостивым подачкам со стороны правоохранителей, и постепенно уходит на второй план осознание: Владимир ни дня не должен находиться там, где он сейчас, потому что того, в чем его обвиняют, он не совершал.
О

глядываясь назад, думаю, что, наверное, самым трудным для меня было принять решение рассказать нашу историю. До последнего я надеялась, что этого удастся избежать. Но наступил момент, когда и нам стало понятно, что у них все уже решено. И что сейчас, если промолчим, будем корить себя всю жизнь — за то, что не попробовали. И что дочь, когда вырастет и узнает обо всем, спросит: «Мама, а почему ты молчала? Ведь знала же, что никогда ничего подобного не было!» А ей, нашему счастливому ребенку, жить с тем ярлыком, который на нее пытаются навесить.

Было очень страшно начинать. Сделать шаг, который никогда не даст вернуться обратно… Но мне кажется, гласность в нашей стране — это единственное средство для того, чтобы хоть что-то попытаться изменить. И думаю, чтовчерашняя отмена приговора Константину Крестову — результат поднявшейся в СМИ волны по поводу его немотивированной мягкости.

Я с благодарностью принимаю то, что у нас все сложилось именно так. Конечно, и врагу не пожелаю пройти через тот ад, через который прошли мы… Но вся эта ситуация сделала нас сильнее, подарила встречи со многими замечательными людьми, с которыми я потом обязательно познакомлю и мужа. Как бы банально это ни звучало, но мы многому научились — и я, и он стали меньше расстраиваться из-за жизненных неудач и ценить мелкие радости.

А судьи, следователи, прокуроры… Меня давно интересует вопрос: как они, совершая из раза в раз подлость, живут с этим, мирятся сами с собой? Закрывают глаза на выбивания показаний из невиновных, отправляют их в тюрьмы, разрушая тем самым их семьи и жизни. Я не верю, что они не думают об этом, несмотря на выработавшийся профессиональный цинизм. Что у них есть, кроме большой зарплаты и доставшейся им власти над чужими судьбами? Совесть и Бог — так давно забытые ими понятия…

Часто вспоминаю, как в день задержания Володи следователь говорил мне: «Ну что вы так переживаете? Вы еще встретите нового мужчину, а мы погуляем на вашей свадьбе». Таким образом, меня, видимо, пытались успокоить: мол, подумаешь, какая печаль — мужа ни за что посадили, так других что ли мало? Им не понять, что выходят замуж не для галочки — как в их отчетах, и есть в жизни то, что они изменить не в силах. После того, через что пришлось пройти, муж мне стал еще ближе, и я горжусь им еще больше, чем раньше. Радуюсь, что находясь и в СИЗО, и в колонии, он находит поддержку, понимание и силы оптимистично смотреть в будущее. Горжусь своей семьей и окружающими меня людьми. Теми, в ком есть порядочность, неравнодушие и чувство собственного достоинства. Все то, чего им у нас никогда не отнять, а самим — похоже, уже не приобрести…