Лет пять назад перипетии взаимоотношений церкви, государства и общества мало интересовали «прогрессивную общественность».

Прогремевшие в 2007-2008 годах скандалы с письмом чукотского епископа Диомида о порче веры и с «пензенскими затворниками» оказались словно подвешены в воздухе: внутрицерковная борьба «правящих» прогосударственных умеренных консерваторов во главе с митрополитом, впоследствии патриархом Кириллом и ультраконсервативной «оппозицией» не была толком осмыслена светской журналистикой и публицистикой.

Полтора-два года назад этой темой тоже интересовались спорадически и как-то истерически — без осмысления, преимущественно с криками о «клерикализации» и о «сволочах церковных» (цитата из покойного академика Виталия Гинзбурга). Сейчас это кажется даже странным. 2010 год — время принятия закона о передаче церкви государственного имущества религиозного назначения — закона, сделавшего РПЦ одним из крупнейших собственников в стране, сопоставимого с РЖД и «Газпромом». Это было время, когда обсуждали введение в школах курса «Основ православной культуры», когда формировался институт военных священников. Это было время, когда церковь и «православная общественность» продавливали строительство за государственный счет типовых быстровозводимых церквей в каждом населенном пункте и в каждом микрорайоне каждого крупного города. Наконец, это было время суда над Андреем Ерофеевым и Юрием Самодуровым за выставку «Запретное искусство».

Была, конечно, и реакция на резкую активизацию РПЦ, были попытки противопоставить ползучей клерикализации секуляристское общественное движение. Были единодушные антиклерикальные выступления арт-сообщества и научного сообщества. Был фонд «Здравомыслие», размещавший на улицах билборды с текстом 14-й статьи Конституции (о светском характере российского государства) и скандаливший по поводу предоставления патриарху охраны ФСО, каковая ему по закону «О госохране» не положена (закон с тех пор поправили — теперь не придерешься). Но современные художники и ученые вообще не склонны к долгой кропотливой общественной деятельности — у них профессия другая. «Здравомысловцы» тоже быстро «перегорели». Никакого мощного секуляристского движения так и не возникло.

Церковь же за это время изрядно набралась сил. Кирилл, возглавивший РПЦ в декабре 2008 года (официально избран патриархом в январе 2009-го), много сделал для приведения в порядок своего обширного «хозяйства», установления в нем идейного единообразия (через систему церковного образования, книгоиздания, через систему квалификаций при занятии церковных должностей), привлек талантливых «пиарщиков» (в том числе главу синодального отдела по информационной деятельности Владимира Легойду — первого мирянина, достигшего таких карьерных высот в РПЦ). В судебных баталиях с Ерофеевым и Самодуровым выковалось мощное оружие, которым церковь и «православная общественность» в полной мере воспользовались, в частности, в деле против Pussy Riot.

Оружие это — документ, подготовленный под руководством Владимира Легойды и проректора Московской духовной академии протоиерея Павла Великанова и принятый архиерейским собором 2011 года, под названием «Отношение РПЦ к намеренному публичному богохульству и клевете в адрес церкви». По сути, это инструкция, как заставить светское государство выполнять функции церковной инквизиции.

Следите за руками. Богохульство этот документ определяет как оскорбительное или непочтительное действие, слово или намерение в отношении бога или святыни. Современное светское право, отмечается далее в документе, не считает богохульство наказуемым деянием. Однако нынешние законы защищают права, законные интересы и коллективные чувства социальных групп, выделенных, в частности, по признаку отношения к религии. Богохульство, пишут в документе, как оскорбление божества и его символов оскорбляет и тех, кто идентифицирует себя с этими символами, верующих. Так богохульство (грех, то есть то, чем светское право не интересуется) «конвертируется» в оскорбление религиозных чувств, наказуемое, по меньшей мере, по Кодексу об административных правонарушениях.

Тут церковники исходят из простой констатации: «Религия занимает важное место в частной и общественной жизни большинства людей». На этом основании верующие выделяются в особую социальную группу, чьи права и законные интересы подлежат защите, причем эта группа объявляется большинством. Однако какая доля людей при принятии жизненных решений всерьез руководствуется религиозными соображениями? Какая доля людей всерьез готова пожертвовать чем-то существенным ради Русской православной церкви? Вот про этих людей можно говорить, что религия «занимает важное место в их частной и общественной жизни». Что они являются большинством — это еще, мягко говоря, надо доказать.

Право церкви говорить от имени всех этих людей неоспоримо в рамках церковной идеи соборности, коллективистской ментальности. Однако заметьте, как борьба с богохульством в исследуемом документе в результате одного ловкого передергивания превратилась в борьбу за права человека. Нарушение религиозного табу, совершенно нормальное с точки зрения светского права, перелицовывается в попрание прав и законных интересов неопределенного круга лиц. И для приведения в исполнение религиозного установления задействуются уже государственные силы. При все еще действующей 14-й статье Конституции, при светском характере государства.

Что исследуемый соборный документ предлагает делать с богохульниками и клеветниками? Помимо очевидных мер вроде публичного выражения недовольства церковь предполагает содействовать и благословлять мирян на бойкот, критику и публичные акции против грешников. Это то, что на экспрессивном языке называлось бы травлей. Также, разумеется, предусмотрено «обращение в установленном законом порядке к органам государственной власти для разрешения конфликта, а также для пресечения и наказания действий, направленных на осквернение религиозных символов и на оскорбление чувств верующих, если таковые носят противозаконный характер».

Для противодействия клеветникам документ рекомендует две статьи УК: если оклеветали конкретного представителя церкви или церковную организацию — 129-я (клевета), если же всех православных разом — 282-я (возбуждение религиозной вражды и унижение человеческого достоинства по признаку отношения к религии).

Кстати, 22 февраля 2012 года, на следующий день после «панк-молебна» Pussy Riot в храме Христа Спасителя, глава синодального отдела по взаимодействию церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплин потребовал, чтобы статью «Оскорбление религиозных чувств» (часть 2 статьи 5.26 КоАП — штраф до 1 тысячи рублей) перенесли из Кодекса об административных правонарушениях в Уголовный кодекс. Идея пока так и не получила серьезного развития.

А для Pussy Riot подыскали другую уголовную статью — 213-ю (хулиганство). По этой статье было возбуждено, например, дело о разгроме толпой анархистов здания химкинской администрации 28 июля 2010 года; по ней же проходили некоторые обвиняемые по делу о беспорядках на Манежной площади в декабре 2010 года. О том, насколько абсурдно было инкриминировать ее Pussy Riot, неоднократно высказывались уже и юристы, и публицисты. Равно как и о том, как абсурдно было вменять девушкам надуманный христианофобский мотив вместо очевидного политического.

Как бы там ни было, теперь взаимоотношения церкви, государства и общества стали интересны всем, причем сразу до такой степени, что может показаться, будто других болезненных тем в России не осталось. Как обычно, случилось это в тот момент, когда все уже случилось и когда «фарш невозможно провернуть назад». «Прогрессивная общественность» слишком долго не хотела воспринимать церковь всерьез, не желала видеть в ней, извините за выражение, институт гражданского общества — ну да, странноватый, но где вы у нас нормальные видели? И теперь мы опять имеем новый фронт гражданского противостояния, спиливание крестов и прочий антицерковный вандализм — уже совершенно сознательно направленный на то, чтобы оскорбить православных. Обидчивость и мстительность церкви и «православной общественности» попросту неприличны для сообщества, претендующего на роль могущественной «тихой силы» в довольно истеричном русском социуме, для большинства, пусть и самопровозглашенного. И шаг навстречу теперь уже ни те, ни другие не сделают.