Есть такое мнение, что русские считают самым тяжким грехом предательство. При этом реального механизма наказания за предательство («соберемся и зарежем гада») у русских нет. А где есть (ну, в некоторых сообществах) — там его не то чтобы так уж торопятся применять.

Как ни странно, но русский довольно-таки терпим к измене, даже если изменили лично ему. Напротив, начинает копаться — может, я сам в чем-то плох, вот так оттолкнул человека? Русские вообще мастера себя виноватить, это колониальным воспитанием вкручено.

Зато собственное предательство русский переживает тяжело.

Связано это с тем, что русский, совершая предательство, предает всегда себя. Во всяком случае, переживает он это именно так. Не другого, а именно себя. Такая загогулина в душевном устройстве. Если хотите, в менталитете — терпеть не могу это слово, но тут оно, пожалуй, какие-то права имеет, да.

То есть. Англичанин, меланхолично вонзающий нож в спину отца, или китаец, хитроумным образом вовлекающий лучшего друга в мятеж и потом подставляющий его правительственным войскам, или даже какой-нибудь негр, сдающий полицаям за дозу своего бразу — предают другого. Как правило, они это делают ради себя, и очень часто — ради сохранения своего достоинства.

«Я был верен королю, но он меня оскорбил — и я провел во дворец убийц, ибо моя честь стоит дороже верности». Вполне европейская мысль — но совсем не русская. Ибо русский предает именно себя, а спасает — шкуру. И после предательства от него остается именно эта самая «шкура». Во всяком случае, он так это ощущает.

Поэтому, кстати, настоящее полномасштабное предательство русский совершает один раз. Потому что он у себя один.

Что происходит после этого? Самоотчуждение. В чем это выражается? Ну, во-первых, у человека пропадает последнее самоуважение, даже то небольшое, что у русских еще бывает. «Ну я же шкура». Это может маскироваться вспучившимися понтами — свято место пусто не бывает. Но вообще про себя человек все равно знает, что он шкура.

Далее появляется соблазн пуститься во все тяжкие. Начиная с бытового пьянства и заканчивая всякими ужасами и злодействами. «Гуляй, рванина, однова пропадать». Даже если никакого «пропадать» на горизонте не видно.

Понятное дело, возрастает тяга к самооправданию через осуждение ближних. «Да они сами все суки». Правда, работает это плохо, потому что среди ближних есть не-суки и их видно. Такие люди вызывают особую злобу и желание их тоже окунуть в ту же серную ванну, в которой предатель плавает. «Ишь, чистенький».

Но что самое характерное — предав и пойдя в услужение к каким-нибудь сквернавцам и паразитам (неважно, от бескормицы или «питая тщетные надежды»), человек очень часто сохраняет какую-то унылую и скверную верность этим самым сквернавцам и паразитам. Потому что «куда уж я теперь-то от них».

Кстати, угнетенное состояние русских связано с темой предательства. Русским внушили, что они все коллективно предали великое дело. Какое именно — тут есть разные версии: по одной — коммунизма не построили, по другой — плохо служили Европейской Цивилизации, или даже «царя своего погубили, ироды». Неважно что вменяют. Но главное что предали.

С русским самоощущением это, кстати, бьется. Да, русские никаких «великих дел» не предавали — а просто начальство взяло и сменило пластинку. Но вот себя русские предали. Потому что отречение от своего рода и народа (пусть вынужденно, выбитое чекистским сапогами, промывкой мозгов и общей незащищенностью наивного, только-только осознающего себя народа перед опытными упырями) так до сих пор и не пережито.

Отсюда и все разговоры о «покаянии». Проблема в том, что каяться-то не надо, потому что покаяние перед собой — это глупость несусветная. Нужно, наоборот, себя простить.

…Есть такой благочестивый христианский сюжет: договор с дьяволом. Приходит человек к нечистому и приносит душу «под условие». Но при этом, конечно, рассчитывает, что как-нибудь обведёт нечистого вокруг пальца — и выгоду получит, и душу сбережет. Нечистый, конечно, обставляет дело всякими крючками и хитростями, чтобы душа не вырвалась. А дальше — кто кого.

Так вот, русский (точнее, советский русский) сюжет на эту тему немыслим. Потому что нет интриги. Наш человек, заключивший договор с дьяволом, уж точно никуда не денется. И даже если к нему слетят ангелы и скажут — «мы тебя берем на небо, как Фауста», он на них посмотрит грустно и скажет — «неа, я же обещал, ну как же я, все уже, чего уж теперь-то».

И в ад пойдет. Своими ножками, если что.