Уроки из Новочеркасской трагедии 1962 года

В Новочеркасске во времена хрущевской оттепели стреляли в рабочих, которые с портретом Ленина шли спросить у власти, почему нет мяса и масла.

Какие уроки нам надо извлечь из этой трагедии сегодня, когда мы вот уже 20 лет живем без СССР?

Кто бы мог тогда, в 1962-м, представить себе, что при советской власти рабочие могут выйти на площадь с протестом?

И тем более в страшном сне не могло присниться, что в них, рабочих, будут стрелять. Но ведь стреляли! И живут сегодня рядом: и те, в кого стреляли, и те, кто стрелял.

Крест на фотографии

Ей было 24 года, и она хлебнула лиха только за то, что попала в объектив людей в штатском, в первый же день бунта начавших собирать обвинительный фотоматериал. Сотрудник городского музея казачества Валентина Водяницкая — живой свидетель, участник и жертва тех событий.

— В кадре оказывались и демонстранты, и случайные прохожие, — рассказывает она. — Чья рука и по какому принципу пометила крестиками лица с тех фотографий, сейчас уже не дознаться. Но именно по этому признаку впоследствии кто-то из «меченых» попал под расстрел, а кто-то на длительные сроки заключения.

На электровозостроительном заводе имени Буденного трудились в то время около 12 тысяч человек. Завод-гигант производил мощное впечатление: гудящие станки, могучие краны, сверкающая сварка.

— Я работала в стальцехе крановщицей. Время тогда было непростое. В стране подскочили цены на продукты, а у нас на заводе это совпало еще и со снижением расценок на все виды работ. По основной массе рабочих хрущевские новшества ударили больно, но меня это мало касалось. Свекровь работала зампредседателя колхоза, и в продуктах мы не нуждались. Так что это была совсем не моя война.

Когда 1 июня по заводскому радио прозвучало объявление о снижении расценок на работы, стальцех залихорадило. Директор завода Курочкин произнес ставшую знаменитой оскорбительную фразу: «Не хватает денег на мясо, жрите пирожки с ливером». Рабочие остановили станки, вышли на улицы, перегородили железнодорожные пути и остановили пассажирский поезд Ростов — Саратов. Но до прямого столкновения в тот день не дошло. А ночью в город пригнали танки.

— 2 июня я как обычно спешила на работу, — говорит Валентина Водяницкая. — И тут случилась жуткая вещь. Я не успела зайти в заводские ворота, как они захлопнулись прямо передо мной. Потом считалось так: кто попал на завод, — те законопослушные, а кто оказался за воротами — бунтари.

Я сына не узнала

Расстрел произошел в полдень. Жара под сорок градусов. Дворцовая площадь окружена танками. В колонне забастовщиков около пяти тысяч человек. К полудню площадь перед администрацией города заполнена людьми, которые требуют, чтобы к ним вышли на разговор, однако никто не появляется. Потеряв терпение, рабочие прорвались внутрь здания, но кабинеты были пусты, их хозяева так не хотели встречаться с людьми, что выпрыгивали из окон.

Первые выстрелы пришлись по кронам деревьев. Пули срезали детей, забравшихся туда, чтобы посмотреть на происходящее. В дело включились снайперы: стреляли с крыш, потом раздались автоматные очереди. Над майданом повис многоголосый на высочайшей ноте крик. На раскаленном асфальте спекалась кровь.

26 человек тогда были убиты наповал, еще 90 ранены. По Новочеркасску ползли слухи, что город собираются затопить или полностью сравнять с землей.

Потом начались аресты и судебные расправы. Семь человек были приговорены к расстрелу, 120 — к различным срокам заключения.

— Меня вызвали якобы на медкомиссию, — вспоминает Водяницкая. — Я взяла с собой трехлетнего сына, даже в мыслях не было, что меня арестуют. У медсанчасти незнакомые люди вырвали из рук ребенка, а меня запихнули в машину. Сын остался на улице, значительно позже я узнала, что он попал в детдом. Мне еще не было страшно, я думала, что разберутся и отпустят. На суде два свидетеля в военной форме утверждали, что женщина, похожая на меня, пыталась нарушить связь, установленную для выступления Анастаса Микояна. Следователи говорили, что будет условный срок, но дали 10 лет.

Пять лет Валентина отсидела в Мариинских лагерях под Кемерово, освободилась по амнистии после смещения Хрущева.

— При встрече сын узнал меня, а я его нет.

Водяницкая хотела снова пойти на НЭВЗ, но не взяли, с большим трудом устроилась на электродный завод.

— Личная жизнь после этого не очень задалась, я же «зэчка». С такими, как я, в городе боялись общаться. Еще в лагерях мне объяснили, что «особых» могут расстрелять в любой момент. Когда везли с этапа на этап, я всякий раз боялась, что вот сегодня поставят к стенке. Мне до сих пор снятся поезда, станции, тупики. Как были мы меченые, так и остались.

15 лет на один вопрос

Метка на фотографиях спецслужб оказалась и на Николае Степанове, которому тогда было 19 лет.

— Я работал стеклодувом на заводе неподалеку от НЭВЗа, 2 июня пришла к нам депутация оттуда. Сказали: «Закрывай горелку и иди в колонну». Я и пошел. Меня три раза щелкнули на пленку люди из органов, как я «варежкой торгую» в общей колонне. Молодой ведь, все было интересно. Потом меня взяли, держали в карцере трое суток без допросов. Днем пристегивали кровать к стене, камеру наполняли по колено водой, приходилось стоять. На суде я все-таки не сдержался, спросил: «Кто вам дал право применять оружие против мирного населения?». Впаяли 15 лет. Отсидел восемь. Как сложилась моя жизнь после этого? Я работаю сторожем при вузе, получаю пенсию, жилья своего нет. Гораздо интереснее, как все сложилось бы, если бы не было в моей жизни того майдана.

Александра Пекуш, еще одна свидетельница тех дней, 2 июня гуляла в сквере неподалеку от администрации. Она ждала ребенка, и ее в ту пору мало интересовали политические события. Во время стрельбы по колонне Александра была ранена в ногу и в ключицу. Стреляли на поражение. Несколько месяцев пролежала в больнице, стала инвалидом. Ребенка сохранить не удалось. Много лет она была вынуждена молчать, потому что дала подписку, а ее пулевые ранения значились как бытовая травма. Поэтому никаких выплат и пособий не получала.

От текста тех подписок, где люди под страхом расстрела обещают молчать, пробегает холодок по спине.

В Ростовской области проживают семь человек, получивших в тот день ранения, и столько же — отсидевших немалые сроки. Сколько в действительности участников и свидетелей тех событий рядом с нами, не знает никто, потому что многие и сейчас опасаются об этом вспоминать.

Смертельный фестиваль

Правда о бунте обреченных стала открываться с распадом СССР. Историки, археологи, журналисты искали следы расправы с рабочими, вскрывали засекреченные архивы «канцелярий», но еще опасались — не аукнется ли им все это.

Начинал расследование Петр Сиуда, который в 22 года принял участие в забастовке и получил за это 12 лет. В 1988 году он потребовал реабилитации. Петр искал места захоронений расстрелянных и был близок к цели. Но весной 90-го года его нашли до смерти избитым, при этом пропал портфель с важными документами. Официальная версия гибели — не выдержало сердце. Расследование продолжили журналист Ирина Мардарь, историк Татьяна Бочарова, археолог Михаил Крайсветный.

— Чувство стыда — вот что толкнуло меня заняться этой темой, — призналась Бочарова. — В музее истории донского казачества я, приезжая, первый раз от местных работников услышала, что в Новочеркасске стреляли в людей, и называлось это «Фестиваль». Таким кодовым словом в КГБ обозначили акцию 1962 года. На волне демократического движения мы решили — надо восстановить правду о тех событиях. Всю, без купюр, чтобы не было стыдно за свое неведение.

Первое тайное захоронение было обнаружено под селом Тарасовка в Ростовской области, а всего удалось найти три таких места. Документы и записанные воспоминания очевидцев тех событий передали в Верховный Совет СССР через Анатолия Собчака. Он и еще группа депутатов разбирались целую ночь с этими бумагами, а на следующее утро выступили с официальным обращением к депутатскому корпусу. Так сломали стену молчания вокруг трагедии.

— Я много думала о том, почему так поступили с городом. Еще Ленин говорил: «Надо вбить кол в гнездо контрреволюции». Это он о Новочеркасске. Тогдашние идеологи знали, что казачья столица — особый город. Коммунисты прекрасно понимали, что в человеке первичен дух, и пытались растворить его, окружив Новочеркасск промзоной. Расстрел — финальный акт трагедии, главная причина которой — неумение разговаривать с людьми. Повышение цен вторично.

Бочарова убеждена, что 62-й год стал своеобразной прививкой, спасшей страну во время путча в 91-м. Ведь танки в Москве вел тогда генерал Лебедь. Он родом из Новочеркасска и во время той памятной забастовки сидел вместе с другими детьми на дереве, только пули его не задели. Как повернулась бы история, если бы в 1991 году вместо Лебедя был другой военный? Лебедь не позволил расправиться с теми, кто вышел на площадь. Он видел, как это бывает, когда стреляют в мирных людей.

— Недавно бушевала в Москве Манежка, в Ростове по Большой Садовой шли люди, возмущенные гибелью студента. Было задето человеческое достоинство, но до крайностей не дошло. Вот поэтому нельзя «отключать» память. Грабли не самый подходящий инструмент для тонких исторических исследований, но пусть стоят в углу, хотя бы для того, чтобы о них помнили и лишний раз не наступали.

А что сейчас происходит с историей новочеркасского расстрела? Есть комната при музее, где Водяницкая несет свою вахту. На стене заводоуправления — доска, посвященная тем событиям, которую установили члены фонда «Новочеркасская трагедия». Заложен камень на месте расстрела, есть еще надгробье на кладбище. Но в общем об этих событиях пытаются забыть, правда царапает очень больно.

Неблагодарная это тема — «нехороший эпизод»

Отношение к расстрелу рабочих в Новочеркасске неоднозначное. Горожане до сих пор разделены на два лагеря. Одни говорят, что в людей стрелять было нельзя, другие пытаются как-то оправдать действия властей. Есть и еще одна прослойка — те, кто вообще боится этой темы или пытается ее замолчать. Бочарова называет это явление «новочеркасским синдромом».

Все попытки попасть на НЭВЗ и побывать в стальцехе, где зародился протест, закончились неудачей. Председатель заводского профкома Алексей Милосердный объяснил свою позицию следующим образом:

— Сомневаюсь, что есть смысл эту тему сейчас поднимать. Мы воздерживаемся от комментариев. У нас было множество славных дел, а то, что произошло в 1962 году… Тогда было сделано много ошибок с обеих сторон. Нет, комментировать это мы не хотим.

— На заводе приподнятое настроение: идет активная подготовка к празднованию 75-летия предприятия, ожидается приезд высоких гостей, — сказали сотрудники пресс-службы. — Мы чтим память о тех событиях, но не афишируем их и не очень ими занимаемся. Эпизод в истории завода нехороший, неблагодарная это тема.

НЭВЗ не пригласил участников трагедии на предстоящий праздник, видимо, торжества не предусматривают присутствие на них Валентины Водяницкой, Николая Степанова, Александры Пекуш… А ведь без них «народ не полный».

Кто хочет перекрыть кран

Новочеркасская трагедия случилась почти полвека назад, но любой социальный конфликт здесь вольно или невольно соотносят с теми событиями. Во время путча горожане обсуждали: «Введут танки, как в 62-м, или нет?» Этот вопрос возникал в 90-х, когда восставали учителя и когда бунтовал местный театр и трамвайный парк. Нынешней зимой едва не случился новый социальный взрыв. Три крупнейших района — Молодежный, Хотунок и Соцгород, в которых проживает почти половина горожан, едва не остались без воды и тепла. До лета вся система водоснабжения и отопления могла оказаться заблокированной. Техногенная катастрофа не произошла за малым.

— Люди были взвинчены до предела, тем более что 95 процентов исправно платят за коммунальные услуги, — рассказывает заместитель мэра Владислав Журавлев. — «Водяной конфликт» развивается очень болезненно, но ситуацию мы удерживаем. Администрация города организовала диалог между всеми заинтересованными группами. Частная фирма, обеспечивающая поставку воды, горводоканал, управляющие компании и обычные жители — все общаются друг с другом. Главное — информация. Люди знают, кто кому что должен, кто хочет перекрыть кран и кто против этого.

Не в последнюю очередь благодаря постоянному диалогу город остался с водой, обошлось без манифестаций. Но раздор тлеет. Долг за воду в размере около ста миллионов рублей завис, а прокуратура так и не нашла, куда делись деньги. Что будет дальше, покажет время, сейчас важно, что «водяной конфликт» не вышел из-под контроля.

В 62-м году власть была абсолютной: знала, что в кастрюлях варят — мясо или кусок башмака, что под одеялом и что в головах. Но избежать конфликта не получилось — не умели и не хотели разговаривать с людьми.

— Была тогда и другая сторона: люди выхватывали оружие у солдат, грабили сберкассы, магазины, — считает Владислав Журавлев. — Я ставлю себя на место той власти и постоянно размышляю, — могла ли быть иная реакция?

У Бочаровой сомнений на этот счет нет.

— В то время было много провокаций со стороны силовых структур и КГБ, чтобы доказать свою значимость в обществе и получить преференции, — говорит она. — Но новочеркассцы в большинстве случаев на провокации не поддавались. Да и можно ли рассуждать о том, кто сделал больше ошибок — рабочие или власть? Убивали людей, знаете ли…

Система, ты что такая нервная?

— Сегодня основная масса молодежи, надо признать, далека от истории. В кафе напротив Новочеркасской администрации компания юных менеджеров заказывает бизнес-ланч. Вопрос о событиях, разыгравшихся в городе полвека назад, вызывает у них искреннее недоумение: «Так это еще до революции было, разве нет?» Тут же возникает версия, в которой смешались и кровавое воскресенье, и поп Гапон, и танки, которые в советские времена проходили как раз мимо этого уютного ресторанчика, чтобы усмирить заводчан.

А из окон можно видеть Атаманский дворец, где когда-то жили донские правители (Сейчас тут музей, экскурсоводы чинно повествуют о том, как жили когда-то казаки, и почему застрелился последний войсковой атаман.). На первом уровне дворца — экспозиция, посвященная 1962 году.

Ученики одной из новочеркасских школ под руководством преподавателя истории Елены Губановой к одной из памятных дат расстрела провели социологическое исследование и пришли к выводу: память о запрете говорить на тему 1962 года оказалась сильнее памяти о самих событиях. Опрос проводился среди девятиклассников. Оказалось, что примерно треть учащихся вообще ничего не знали о забастовке. Ответы тех, кто знал, противоречивы и неполны, однако все дают негативную оценку: «власти перегнули палку, применив силу и разрешив конфликт таким путем». Проведен и телефонный опрос по принципу случайной выборки, в котором участвовало 560 человек. Более половины отказались отвечать или сказали, что ничего не знают.

Мнения остальных разделились. Отказ значительной части опрошенных отвечать на вопросы, боязнь говорить о забастовке подтверждают наличие «новочеркасского синдрома». Пожилые люди на момент опроса не были уверены в своей безопасности, а молодые просто не хотели ничего об этом знать.

— Да, молодежь не горит желанием погружаться в некомфортное прошлое, но ведь это следствие нашего стремления показывать лишь парадный подъезд города, а трагедию отодвинуть подальше, — говорит кандидат психологических наук Марина Клименко. — За прошедшие десятилетия произошел слом не только строя, но и общественного сознания. У молодых сегодня другие ориентиры. В 62-м году на плакатах писали: «Мясо, масло!», «Квартиры!» «Повышение зарплаты!». А сейчас: «Лениво жить как все», «Система, ты че такая нервная?», «Испугаем кризис своей неадекватностью!» Как с ними разговаривать? Они умные, ироничные, с чувством собственного достоинства. Свой кислород добывают в Интернете. Одним кликом получают в собеседники соседа по пятиэтажке или блогера с обратной стороны земли.

Соображения сегодняшних молодых людей звучат неожиданно, а порой и парадоксально. Группа приятелей-менеджеров, перекусывавших в кафе неподалеку от Атаманского дворца, вызвалась показать мне улицу Московскую. По дороге обсуждают, что за обед заплатили недорого — по 170 рублей с носа, а летом хорошо бы съездить в Италию, если автобусный тур, то «это реал, потянем». Они отнюдь не яппи. Их родители не олигархи, но никто из них не сидел за свои убеждения, все работают и могут помочь детям в случае чего. Да и сами они не бездельники. Это то самое «непоротое поколение», у которого уже подкопился жирок благополучия и комфорта.

— Вот здесь по улице Московской двигалась колонна людей, их расстреляли, — рассказываю ребятам. — Потом брандспойтами пытались смыть кровь. Но не смогли и закатали все под асфальт.

Реакция у молодых людей одинаковая — возмущение и недоумение. Возмущены жестокостью тех, кто подавлял бунт. А недоумевают по совершено неожиданному для меня поводу.

— Почему рабочие, услышав о повышении расценок, не ушли с завода? Почему не открыли свое дело, не наладили бизнес? Ведь вариантов тысячи…

справка «рг»

В связи с событиями в Новочеркасске 1-3 июня 1962 года было осуждено 122 человека. Они получили различные сроки от 2 до 15 лет. Семеро приговорены к расстрелу. В период с 1991 по 1999 год по инициативе фонда «Новочеркасская трагедия» все они были реабилитированы.

22 мая 1992 года вышло постановление N 2822-I Верховного Совета РФ «О событиях в городе Новочеркасске в июне 1962 года». А 8 июня 1996 года появился Указ N 858 Президента Российской Федерации Бориса Ельцина «О дополнительных мерах по реабилитации лиц, репрессированных в связи с участием в событиях в г. Новочеркасске в июне 1962 г.».

В результате были пересмотрены уголовные дела в отношении всех граждан, осужденных в связи с указанными событиями, на них было распространено действие Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий». Также были выделены средства на выплату единовременных денежных пособий семьям погибших и приговоренных к исключительной мере наказания. Тем, кто получил увечья, были установлены повышенные пожизненные пенсии, а лицам, получившим огнестрельные ранения, — единовременные денежные пособия.

P. S.

Очень интересно, как бы Анатолий Собчак, будь он жив сегодня, ответил на вопрос, какие уроки мы должны извлечь сегодня из новочеркасских событий 1962 года? Что добавил бы генерал Лебедь? И что ответите вы?