Проблема происхождения термина «Русь» породила массу литературы, которую и не осилить. Один из исследователей этого вопроса небезосновательно писал: «История мировой этнонимики знает мало таких острых, сложных, запутанных и безнадежно загнанных в тупик проблем, как та, что связана с происхождением одного из самых простых восточнославянских народоведческих терминов? — слова «русь» (Русь)». Существуют разнообразные, иногда просто фантастические версии происхождения этого термина. Выводят его то из скандинавских (шведского, датского, близкого к ним готского) языков, то из языков угро-финских (финского, карельского, эстонского, венгерского и т.д.), то из славянских, балтийских, иранских, тюркских и даже семитских…

Сомнительно, что когда-то исследователи придут к согласию по этому вопросу. Скорее, еще больше запутают. Ведь источников сохранилось очень мало. А на нахождение каких-то новых — надежды мало. Да и настолько ли весома эта проблема? Что даст ее решение для прояснения нашей древней истории?

По моему мнению, намного целесообразнее разобраться, как термин «Русь» интерпретировался в разнообразных источниках (начиная с русьских (от слова Русь) летописей и заканчивая работами новейших историков), как этот термин подвергся головокружительной переинтерпретации, как из Руси получилась Россия, как появились кабинетные термины «Киевская Русь», «Древняя Русь» и т.д. и т.п. Однако эта проблема, по определенным политическим причинам, оказалась «малоактуальной». На самом же деле она дает ключ к пониманию многих явлений, которые происходили в Восточной Европе на протяжении последнего тысячелетия.

Попробуем обратиться прежде всего к такому источнику, как «Повесть временных лет». Конечно, нельзя во всем доверять этому произведению, есть здесь немало разнообразной идеологической конъюнктуры, мифов. И все же эта летопись отражает представления наших далеких предков, по крайней мере их образованной части. По мнению большинства исследователей, она была составлена в начале ХІІ в. При этом были использованы предыдущие летописные своды. Правда, самые древние рукописные тексты этого памятника дошли до нас из ХV в. Поэтому существует группа скептиков, которые не склонны считать «Повесть…» памятником начала ХІІ в. Не вдаваясь в эту дискуссию, все-таки будем считать (а для этого есть основания), что данное произведение имеет достаточно давнее происхождение и отражает представления русичей-интеллектуалов ХІІ в. — то есть времени наивысшего политического и культурного подъема Руси.

С самого начала летописи ее составитель ставит перед собой задачу выяснить, «откуда пошла Русьская земля, и кто в ней (в некоторых списках вместо «ней» написано «в Киеве». — П.К.) начал сперва княжить, и как Русьская земля возникла». В начале «Повести…» летописец излагает свои этнологические представления. Выглядят они следующим образом. Сначала славяне были единым этническим сообществом и жили на Дунае. Однако, в силу разных обстоятельств, они были вынуждены покинуть свою прародину и поселиться в разных землях. Такими, в частности, были моравы, чехи, белые хорваты, сербы, хорутаны, ляхи. Последние, в свою очередь, тоже разделились. Дальше в «Повести…» отмечается: «Так же и те же славяне, придя, сели по Днепру и назывались полянами, а другие — древлянами, так как осели в лесах; а другие сели между Припятью и Двиной и назвались дреговичами; а другие сели на Двине и назывались полочанами — от реки, которая впадает в Двину и называется Полота… Славяне же, что сели вокруг озера Ильменя, прозвались своим именем;.. и сделали они город, и назвали его Новгородом. А другие же сели по Десне, и по Сейму, и по Суле и назвались северянами».

Сразу после этого этнологического отрывка идет описание пути «из варяг в греки», основными опорными пунктами на котором были Киев и Новгород. Также говорится о путешествии по этому пути апостола Андрея Первозванного. Несложно заметить, что летописец преимущественно обращает внимание на те славянские племена, которые находятся на этом пути. Этот торговый, военный и вместе с тем важный коммуникационный путь был той осью, вокруг которой создавалась Русьская держава.

Следует отметить, что под племенами в «Повести…» понимались не первобытные племена. Сам летописец говорит, что их названия часто происходят от названий рек. То есть это преимущественно территориально-этнические образования. Недаром в «Повести…» специально отмечается, что все племена имели «свои обычаи, и законы предков своих, и заветы, каждый — свой нрав». Дальше идет описание этих обычаев и нравов, собственно, ментальных особенностей. Правда, данное описание довольно тенденциозно. Летописец сознательно противопоставляет полян, жителей Киевщины, их соседям, древлянам, а также новгородцам, которых часто еще именуют словенцами. Это были основные конкуренты полян-киевлян. Древляне, очевидно, могли претендовать на полянскую территорию, в то время как новгородцы боролись с полянами за контроль над путем «из варяг в греки». В контексте этих этнологических размышлений в летописи появляется понятие «Русь» — скорее понятие не столько этническое, сколько политическое.

Еще в одном «этнологическом» отрывке «Повести…» читаем: «Ибо сие только славянский народ на Руси: поляне, древляне, новгородцы, полочане, дреговичи, северяне, бужане,.. а потом же волыняне». Упоминаются и некоторые другие славянские племена, которые жили в мире с названными племенами — радимичи, вятичи, хорваты; очевидно, к числу таких мирных племен относились и дулебы, уличи и тиверцы. Правда, эти мирные племена как-то не очень соотносились с Русью.

Тем временем в «Повести…» четко сказано, что Руси платят дань немало неславянских народов-племен: «А се — другие народы, которые дают дань Руси: чудь, весь, меря, мурома, черемисы, мордва, пермь, печора, ям, литва, зимигола, корсь, нарова, либ. Эти имеют свой язык…» В этом перечне, насколько можно судить, фигурируют названия угро-финских и балтийских (литовских) этносов. Как видим, летописец рассматривает их как чужие для славян народы, которые имеют отличный от них язык. При этом подчеркивается, что они живут в «северных краях», в то время, как славяне — к югу от них. Летописец пытается даже локализовать проживание чужих, неславянских племен. В частности пишет: «На Белом озере сидит весь, а на Ростове-озере — меря, а на Клещине-озере сидит тоже меря. А на Оке-реке, где впадает она в Волгу, сидит отдельный народ — мурома. И черемисы отдельный народ, и мордва отдельный народ». Как видим, основной территориальный массив, который сейчас считается «коренной Россией», летописцем «Повести…» даже не считался (и справедливо!) славянской землей. Поэтому просто смешно слышать из уст русских националистов заявления о славянском единстве или о каком-то едином триславянском народе.

Однако вернемся к Руси. «Повесть…» так подает происхождение этого этнонима. Дескать, в старину полянами правили свои князья — братья Кий, Щек и Хорив. Но их династия угасла, и Киев, полянскую столицу, захватили хозары. На севере, где жили как славяне (словены, кривичи), так и неславяне (чудь и весь), порядка не было, в отличие от полян, которые были смышленным народом. Тогда эти «народы Севера» пошли «за море к варягам, к руси». Русь в данном случае рассматривается как северогерманское племя наряду со свеями (шведами), норманнами, англами и готами. Были призваны три брата — Рюрик, Синеус и Трувор, которые навели порядок.

Уже элементарное сравнение этих двух легенд говорит о том, что киевляне в летописи специально превозносятся над новгородцами. И там, и здесь «отцами-основателями» являются три брата. Но если поляне находят князей-правителей из своей среды, так как достаточно смышленны, то бестолковые новгородцы должны призвать их из чужой земли.

Позднее, свидетельствует летопись, Киев и полян освободили от хозар варяги Аскольд и Дир, которые здесь стали княжить. Однако их коварно убил преемник Рюрика Олег, который начал княжить в Киеве, а со временем здесь на престоле оказался Рюриков сын Игорь. Таким образом, династия Рюриковичей из Новгорода перебазировалась в Киев и, соответственно, «Русь» тоже перенеслась сюда. Об этом так говорит летопись: «И сел Олег, княжа, в Киеве, и сказал Олег: «Пусть будет это мать городам русьским». И были у него словены, и варяги, и другие, что прозвались русью».

Этот фрагмент интересен во многих смыслах. Здесь дается четкое определение Руси не как племенного, этнического объединения, как мы видели раньше, а объединения, с одной стороны, полиэтнического, а, с другой, военно-политического. То есть это группа «державных» людей, приближенных к князю, которые правят землей. Понятно, большая часть из них — профессиональные воины. И принадлежат они к разным народам-племенам.

А слова, что Киев — мать городов русьских, означали: отныне этот город становится столицей Руси, отсюда будут контролироваться другие русьские города. Кстати, в скандинавских источниках для обозначения Русьских земель термин «Русь» не использовался (отсюда определенные сомнения в отношении скандинавского происхождения этого термина). Для обозначения Руси скандинавы использовали топонимы Гардар и Австроверг. Последний термин можно перевести как «восточная земля». Что касается первого, то его переводят как «страна городов». На самом деле, более точный перевод был бы — «страна городов, укрепленных мест, княжеских дворов». Действительно, на первых порах Русьское государство было системой таких княжеских городов, откуда осуществлялся контроль за определенными территориями. В скандинавских источниках Гардар представляется как совокупность таких укрепленных пунктов с четырьмя основными центрами — Кенугардом (Киевом), Гольмгардом (Новгородом), Паллтескья (Полоцком) и Смалескья (Смоленском), то есть городами, которые были ключевыми на пути «из варяг в греки».

Вообще термины «Русь», «Русьская земля», «русичи», «русины», «росы» довольно часто употребляются в «Повести временных лет», около 270 раз. Однако в этом письменном источнике они практически никогда не касались «истинно русьских» земель. Позволю себе процитировать отрывок из одного независимого от нас академического издания «История философской и общественно-политической мысли Беларуси», изданного недавно в Минске. Со ссылкой на многочисленные исследования, здесь указывается: «Следует отметить, что происхождение этих понятий (то есть «Русь», «Русьская земля» и т.д. — П.К.) не связано с северо-восточной Русью. Сначала возникли они около ІХ в. в Среднем Поднепровье, регионе Киев-Чернигов-Переяслав. В меру распространения владений Киевской Руси они распространяются на весь восточнославянский массив». Как видим, даже неукраинские исследователи честно признают, что сначала термин «Русь» появился на нынешних украинских землях.

Конечно, кое-кто может упрекнуть: дескать, Русью называли Новгород и Смоленск — города, которые входят в состав современной России. На самом деле, в таком упреке будет момент лукавства или недоразумения. И культурно, и этнически Смоленщина и Новгородщина заметно отличались от «истинно русьских земель», Московии. За Смоленск и Новгород Московия вела отчаянную борьбу, которая даже сопровождалась частичным этноцидом местного населения (особенно это касалось Новгорода).

Теперь попробуем разобраться, в каких смыслах употреблялись термины «Русь», «Русьская земля» в «Повести временных лет» и других письменных памятниках той эпохи. Чтобы меня не обвинили в тенденциозности, обращусь к классику российской историографии Василию Ключевскому. Он различает четыре значения слова «Русь» в указанных источниках: «1. Этнографическое: русь — племя; 2. Социальное: русь — сословие; 3. Географическое: Русь — область; 4. Русь — государственная территория». Действительно, русь сначала в «Повести…» трактуется как скандинавское племя, тем не менее очень быстро такое понимание исчезает. Русь словно растворяется в славянстве. И в конце концов начинает трактоваться как население Киевщины, даже отождествляется с племенем полян. Трактуется русь, об этом говорилось выше, и как социальное положение, собственно, как социальная элита, которая осуществляет руководство государством. Территориально, об этом тоже уже говорилось, Русь воспринимается как Киевщина, Среднее Поднепровье. И, наконец, в плане политическом — это Русское государство, которое охватывает значительные территории Восточной Европы, преимущественно те, которые лежат на пути «из варяг в греки». Кое-кто из исследователей добавляет еще одно понимание Руси как православного церковного сообщества, объединенного Киевской митрополией. Итак, термин Русь оказался многозначным. И эта многозначность, несмотря на ее определенные трансформации, сохранялась длительное время. Даже если мы возьмем письменные памятники ХVI и частично XVII вв., то видим, что существовало узкотериторриальное понимание (Русьское воеводство, собственно, территория современной Галичины); широкая географическая трактовка, когда под Русью понимались преимущественно территории современной Украины и Беларуси; социальная трактовка («русьский народ» как тогдашняя русьская православная шляхта и князья); наконец, Русь как православное сообщество Киевской митрополии.

Текст «Повести временных лет», как и другие памятники того и более поздних периодов, совсем не говорят о существовании какой-то русьской или древнерусьской народностей, которая стала «колыбелью» трех «братских» народов — русьских, украинцев и белорусов. В общем, если исходить из этого источника, то картина вырисовывается приблизительно такая. В Х—ХІІ вв. на территориях Восточной Европы расселились разные славянские этносы, которые в летописи часто именуются племенами. Эти племена имели свои этнонимы, территорию расселения, свою специфическую культуру и даже свой этнический характер. Об этом свидетельствует не только «Повесть временных лет». Определенным образом это подтверждают и археологические исследования. Славянские этносы сосредотачивались на пути «из варяг в греки». На этом пути начали возникать военно-политические структуры, что завершилось в конечном счете созданием Русьского государства. Главным его центром стал Киев и славянские земли Среднего Поднепровья.

Развитие пути «из варяг в греки» и существование Русьского государства определило две тенденции в этногенезе Восточной Европы. Славянское население, будучи более развитым в плане культурном и политическом, начало славянизацию угро-финских и литовских этносов этого региона. В частности, районами такой славянизации стали территории части современной Беларуси, где проживали литовские племена, Новгородская земля, где преобладало угро-финское население. Несколько позднее началась славянизация Залесья, собственно, «истинной» России. Вторая тенденция выражалась в создании своеобразного славянского (русьского) суперэтноса на пути «из варяг в греки», где относительно интенсивные контакты содействовали сближению родственных племен. Главную скрипку в этом играли поляне, которых можно считать одними из предтеч современных украинцев.

Однако переориентация торговых путей в ХІІІ в., монгольское нашествие, которое привело к серьезным геополитическим изменениям в Восточной Европе, некоторые другие явления политического и культурного характера заметно изменили «этническую мозаику» в этом регионе. И все же наследие политическое и культурное Руси оказалось очень живучим и дало некоторые неожиданные плоды. Но это уже другая история.

Года два назад меня попросили выступить в Ольштыне (Польша) по вопросам национальной самоидентификации украинцев. Публика была разная — не только ученые Ольштынского университета, но и журналисты, даже некие «вольные интеллектуалы». Были среди них и украинцы. Ведь в Ольштынском воеводстве сейчас живет немало наших соплеменников. Это — печальный результат операции «Висла», когда в послевоенный период украинцев с их этнических земель на Востоке и Юге нынешней Польши массово переселяли на так называемые «жеми одзискани», собственно территории, которые достались полякам от Германии. В своем выступлении я остановился, в частности, на таком вопросе, как изменение этнонима у украинцев. Для многих поляков стало открытием, когда они узнали, что понятие «Русь» длительное время использовалось для обозначения украинцев, а, например, «пероги руски», которые есть практически в каждом польском ресторане или кафе, вовсе не русьское блюдо, а обычные украинские вареники. Приходилось напомнить и о том, что даже в современной Польше на Востоке или Юге встречаются названия населенных пунктов с приложением «руски». Однако это вовсе не означает, что здесь жили россияне. На самом деле, это остатки памяти о проживании здесь украинцев, которых называли русинами. Казалось, кто-кто, а поляки должны бы понимать такие вещи. Это ведь не французы, немцы или англичане, которые путают Русь и Россию. Однако…

А совсем недавно имел удовольствие общаться с Евгением Гузеевым, генконсулом России во Львове. Как раз это было время, когда он «прославился» своими выступлениями о «Руси» на Галичине. Дескать, здесь еще до войны (той, которая у нас привычно носит название «Великой Отечественной») люди разговаривали по-русьски, так как были русинами. И вот только советская власть после «золотого сентября» 1939 г. принесла галичанам украинский язык. На эти темы господин консул решил пообщаться и со мной. Конечно, он отнюдь не простачок. И понимает, что Русь и Россия — не одно и то же. Однако из его соображений следовало: там где Русь, там должен быть и русьский дух. Но, собственно, чего ждать от представителя дипкорпуса России? Они, то есть российские дипломаты, четко отстаивают интересы своего государства.

И это еще не все. Возьмем хотя бы «совесть» современной России Александра Солженицына. Вот его слова: «И никакие их проклятия (то есть украинских националистов. — П.К.) не отвратят наших сердец от святого Киева, источника и самих великороссов, — Киева, где и сегодня неистребимо звучит русьская речь, и не замолкнет. Будем сохранять теплое чувство единого треславянского народа…»

Хорошо, скажете вы, это же писатель. У него часто чувства над рацио превалируют. Возьмем тогда академика Дмитрия Лихачева, едва ли не наибольшего авторитета для россиян (да и для некоторых украинцев) в сфере так называемой «древнерусьской литературы». В своеобразном научном бестселлере «Введение к чтению памятников древнерусьской литературы» он пишет: «Русьской литературе без малого тысяча лет. Это одна из самых древних литератур Европы. Она древнее, чем литературы французская, английская, немецкая. Ее начало восходит ко второй половине Х века». Так, не больше и не меньше. Куда там каким-то немцам, англичанам или французам соревноваться с россиянами!

Понимал ли академик Д. Лихачев, что занимается интеллектуальным шулерством? Так как в Х в. никакой ни России, ни русьской литературы не было. Была Русь, которая в плане этническом предшествовала Украине. Думаю, Д. Лихачев это понимал. На то он и академик! В некоторых своих работах ученый все-таки разграничивал термины «руский» и «русьский» (см. Лихачев Д. С. Киев — мать городов русьских// Исторические традиции духовной культуры народов СССР и современность. — К. 1987. — С. 6—14). Правда, делалось это для «узких специалистов».

Однако меня вовсе не удивляют ни лихачевы, ни солженицыны, ни гузеевы… Не удивляют и зарубежные ученые-гуманитарии. Где им разобраться в терминологических тонкостях между «руский» и «русьский». Тем более, что находятся они под мощным влиянием российской русистики.

Удивляют соотечественники, которые сдали свой этноним Русь соседям, а теперь даже не знают об этом. Как-то в журнале «Киевская Русь» я дал себе такую характеристику: считаю себя украинцем, но не в восторге от этого этнонима. И, закономерно, досталось на орехи от некоторых патриотов: дескать, нет у меня достаточной любви к Отечеству. Действительно, я далеко не в восторге от этнонима Украина — хотя бы из-за того, что он является свидетельством нашего поражения в этнонимической войне.

Закономерно, кое-кто спросит: что такое этнонимическая война, не плод ли это фантазии автора?

Нет. Этнонимические войны — разновидность информационных войн, которые имеют давнюю историю. Говорить о них можно долго. Последствия этих войн не менее реальны, чем войн «горячих». Тут следует привести слова американского языковеда Эдуарда Сепира: «Люди живут не только в объективном мире и не только в мире общественной деятельности, они в значительной мере находятся под влиянием того конкретного языка, который стал средством влияния для этого общества». Как мы наречем то или другое явление, так оно начинает восприниматься.

Но поговорим об этнонимах. Для кое-кого это прозвучит удивительно, но название народа может определять его судьбу. Что, например, означало для государства, большая часть населения которой не была славянской, присвоение термина «Русь»? По крайней мере несколько вещей: претензии на культурное и политическое наследство княжеской Руси X—XIII вв., соответственно, претензии на ее территории; славянизацию («русификацию») не только государственной элиты, но и всего населения; лидерство в православном славянском мире и имперские амбиции как «защитника православных». А что означало для нас потеря этнонима «Русь»? Соответственно, игнорирование своего огромного культурного наследия Х—ХVІІІ вв., сознательный или несознательный отказ от своих периферийных территорий и регионального лидерства. Многим это не понравится, но надо сказать честно: обретение нового этнонима (Украина, то есть окраинная земля) означало для нас маргинализацию и поражение перед россиянами, которые присвоили наш этноним.

Профессор Я. Дашкевич небезосновательно считал, что Украина «должна культивировать свое первоначальное имя «Русь», окружая его уважением, пиететом — и откровенно говорить о том, что его украли и заграбастали. Так как украли и заграбастали все то, чем определялось содержание понятия «Русь». Дальше он отмечал: «На сегодня совершенно ясно, что смена названий «Русь», русины на «Украина», украинцы это не подмена худших названий лучшими (как то было у колониальных и полуколониальных стран, когда Цейлон заменили на Шри-Ланку, а Сиам на Таиланд), а вынужденный шаг, чтобы избавиться от угрозы насильственной ассимиляции поработителями. Украинцев вынудили сменить национальное имя — и это был длительный неуправляемый процесс, который вызрел в недрах народа и отыскал пропагандистов для проведения такой кардинальной перемены. Новые названия не вводили, как кое-где, государственным декретом, так как в период осуществления процесса замены этнонимии собственного государства не было, а оккупанты всеми способами пытались не допустить до нужного результата».

К сожалению, в Украине эти вопросы стыдливо замалчиваются. Вероятно, чтобы не раздражать «старшего брата»?