Приватизацию государственной собственности традиционно пытаются обосновать меньшей эффективностью государственного управления по сравнению с частным: мол, чиновник рискует только должностью, а частный владелец ещё и состоянием. Правда, сколько-нибудь крупными предприятиями уже давно управляют не столько их владельцы, сколько наёмные управленцы, отличающиеся от чиновников разве что меньшей степенью надзора над ними. Но даже если предположить, что в общем случае частное управление выгоднее — остаётся множество частных случаев, когда выгоднее общая собственность.

Так, несколько российских государственных компаний столь успешны, что накопили достаточный капитал для скупки многих других компаний. Скажем, Роснефть сейчас покупает частную ТНК–БП (то есть даже в столь лакомой сфере, как нефтедобыча, государственные служащие оказались эффективнее служителей рынка) — и у неё остаются ещё резервы для покупки едва ли не всего, что намеревается продать в ближайший год российское правительство.

Тем не менее правительство пытается вовсе воспретить компаниям со значительным государственным участием покупать другие государственные же компании. Мол, какой смысл перекладывать из одного государственного кармана в другой? Хотя смысл — повышение эффективности заменой руководителей — очевиден, но об эффективности тут, в сущности, речь не идёт. Хотя премьер 15-го октября и сказал «В наших планах продажа акций ряда предприятий, крупных, значимых, часть из них в последние месяцы была уже продана. Приватизация должна работать на повышение эффективности с точки зрения компании», но тут же добавил, что смысл приватизации — не в пополнении бюджета (по мнению многих, дефицитного искусственно): «Это не самая главная задача. Смысл в ценностях и в векторе развития российской экономики».

И добил: «Мы должны давать чёткий сигнал, куда мы идем, чего мы хотим. Мы хотим эффективной, основанной на частной собственности экономики или бюрократической с доминированием государственного присутствия и, соответственно, коррупции. Я думаю, ответ очевиден». Интересно всё-таки, где — в Роснефти или ТНК–БП — больше коррупции, а где больше эффективности? А чтобы закрыть вопрос, 22-го премьер сказал «Этого [участия контролируемых государством компаний в приватизации] быть не должно. Это не приватизация, когда контролируемые государством акционерные общества участвуют в приватизации, это подмена идеи. Но если есть формальные нюансы, мы об этом договаривались, нужно подготовить и ввести в действие правила о критериях допуска к участию в соответствующих продажах».

В современном хозяйстве далеко не все мелкие нюансы могут быть достаточно быстро учтены. Поэтому место частной инициативе найдётся по меньшей мере до 2020-го года, когда развитие информационных технологий позволит учитывать малейшие колебания потребительских настроений и рассчитывать полный точный оптимальный план всего мирового производства менее чем за сутки (а быстрее в реальном хозяйстве и не нужно). В подобных задачах эффективность частного хозяйствования по сравнению с государственным и впрямь может быть высока.

Но чем крупнее задача, тем меньше шансов на успешное решение этой задачи частными силами без прямого вмешательства государства. Просто потому, что привлечь надлежащие силы для её решения рыночным путём слишком сложно, долго и рискованно. В частности, в современном мире биржи — главный инструмент привлечения сил — давно зависят не от успехов реальных бизнесов, а от спекулятивных игр вокруг производных бумаг, привязанных не к реальным товарам и/или услугам, а к другим бумагам.

Соответственно думаю: когда речь идёт о крупных компаниях, то для них государство — естественный владелец. Естественный в том смысле, что сопоставим с ними по размаху.

Следовательно, если какие-то государственные компании почему-либо под чьим-либо внешним давлением решено продать, то надо принимать меры для ослабления этого давления. Если же давление, нацеленное на ослабление доли государства в серьёзном хозяйстве (например, на ту же приватизацию каких-либо успешных государственных компаний и/или на недопущение их к приватизации не столь успешных), идёт изнутри, то тот, кто оказывает это давление, должен быть раздавлен всей мощью государства, ибо он подрывает саму возможность стратегических проектов. И в таких условиях совершенно всё равно, в чью пользу он эту возможность подрывает. Действует ли он в соответствии с собственными предрассудками или по чему-либо наущению — в любом случае это деяние надлежит расценивать как антигосударственное.

Итак, если кто-то в правительстве настаивает на уходе государства из той или иной сферы просто в силу идеологических верований (как в рассматриваемых обстоятельствах), то очевидным образом он относится к той категории, какую ещё недавно было принято с полным и бесспорным основанием — а не в порядке политических разборок — именовать «враг народа».