США стали первой страной среди западных цивилизаций, где резко обозначился процесс обратного переселения: из городов в окрестности. Сегодня большинство американцев живут не в городе и не в деревне, а в пригороде.

Несколько раз в году мне удается вырваться в «старую Америку» — так я называю провинциальные местечки в окрестностях Нью-Йорка, живущие своей тихой патриархальной жизнью, где владельцы лавок знают в лицо и по имени своих постоянных клиентов, где по пятницам в шумных барах хором поют завсегдатаи, а по воскресеньям они же чинно семействами идут на молитву в храм. Моя «старая Америка» — это Лонг-Бич, выросший из деревни город на тридцать тысяч человек, который выглядит ровно так как и называется — длинной пляжной полосой между океаном и заливом. Поперек этот одноэтажный городишко, густо уставленный звездно-полосатыми флагами, я пересекаю минут за пятнадцать— суши тут отмеряно десять квадратных километров.

…А что означает этот бумажный смайлик в шляпе и черных очках рядом со склянкой, который я сегодня встречаю в магазинчиках, кафе и пабах на моем пути? Сегодня поминаем Мишель о’Нил, ответил человек за прилавком. Про веселуху Мишель я уже наслышана. В семнадцать лет самой смешливой и развеселой девушке Лонг-Бич, голублоглазой блондинке Мишель о’Нил поставили диагноз «рак мозга». Она прошла через две операции, несколько курсов радиотерапии,две химиотерапии… Школу она закончила с титулом «ученица года» за выдающиеся успехи, хотя очень много времени отнимали больницы…Она хотела быть художницей и писала местные виды, подписывая в углу смайликом с редким кустиком волос на макушке.Это она такой стала после «химии». А еще любила потешаться над заезжими нью-йоркскими кавалерами, разглядывающими девушек из своих кабриолетов — срывая парик в льняных локонах и высовывая язык под хохот подружек. У нее было очень много друзей.

«Мишель проиграла свою битву с раковой опухольюв октябре 1996 года. Ей было 24 с половиной», — так теперь пишут на сайте фонда, названного именем этой девушки.Все, кто знали Мишель, или просто слышали о ней, в этот октябрьский день поминают ее кружкой пива в пабе, где, кажется, и сейчас звенит ее смех, и бросают свернутые в трубочку купюры в кружку со смайликом. Мишель, конечно, деньги уже не нужны — средства из ее фонда идут на поддержку местных семей, где тяжело болен ребенок. Выхаживать раковых накладно — что россиянину, что среднему американцу.

А еще на каждую годовщину ухода Мишель здесь устраивают волейбольный турнир— каждый, кто хочет сыграть в память о ней, выкладывает из кармана 40 долларов. Это тоже в ее фонд, с миру по нитке. В нынешнем году желающих встать к сетке было так мого, что площадки обустроили чуть ли ни по всей длине пляжа, то есть города. Поддерживали местное семейство, которое лечит свое дитя на другом побережье — в Калифорнии, в какой-то супер-узкоспециализированном детском онкоцентре. А еще эти деньги идут на четыре бесплатных койки в госпитале, где боролась за жизнь Мишель, рассказывает мне Джеймс Дженталеско, хозяиндома, в который я приезжаю на одну ночевку в сезон. Мы попиваем кофе с молоком на их крыльце, открытом к улице — Джеймса с женой Барбарой всем видно, и они видят всех, и со всеми здороваются. А скрюченному ворчащему старику, который идет на почту, Джеймс кричит с крыльца: «Постойте, подвезу!» —и подвозит, бросив нас минут на пятнадцать. А потом на веранде появляется дама с собачкой — она уезжает во Флориду насовсем, дом продала и вот на прощанье пришла на пару дней на постой к бывшим соседям.

Турнир в память о Мишель, или другой особый день, или праздник местного или национального значения — Джеймс, в прошлом пожарный, и пара его друзей развешивают вдоль набережной звездно-полосатые флаги. Волонтер местной общины, как принято это теперь называть. На его майке с орлом написано «Мы поддерживаем армию США», он все время в какой-нибудь «говорящей» майке ходит летом.

Переезд американцев с европейскими корнями в пригороды из мегаполисов,измененных глобализацией, в США официально называют «белый поток».

Джеймс и Барбара вообще-то коренные жители Нью-Йорка, а не Лонг-Бич, а местными стали лет тридцать назад, прикупив этот скромный одноэтажный домик. Их многочисленные соседи тоже переехали сюда с верхнего Манхэттена. Меган с улицы Симон, например, на своем участке соорудила сад камней. Если умирает дорогой ей человек — во внутреннем дворике Меган появляется камень в его память. Есть у нее и камень Мишель о’Нил, есть и камень в память о матери Барбары. Они все из района, где обитала ирландская и итальянская диаспоры, оставившие город под напором новых мигрантов, разрушавших традиционный уклад сообщества, где все друг друга знали, женились-породнялись и не закрывали квартир, оставленных под присмотром несущих вахту в окнах всевидящих бабушек. А потом начался процесс обязательной «десегрегации»в общинно устроенном «Большом яблоке», и детей из одного района в приказном порядке переводили в школы другого района для смешивания рас в плавильном котле Нью-Йорка. Американцы уж если поверят в правильность идеи— то за ценой не постоят.

Почувствовав себя бессильными в городах небоскребов, ставших опасными и неуютными, переселенцы пытаются реставрировать в своих загородных селеньях привычный мир уютного прошлого.

Евреи тогда смекнули, объявили все свои школы религиозными — и их не стали принудительно «смешивать». «Смешиваться» захотели не все — и вот каким-то чудесным образом бывшие жители Инвуда теперь компактно проживают наЛонг-Бич, а современные обитатели ранее населяемой ими части Манхэттена говорят по-испански и крутят через усилители «сальсу» — это теперь скученный оживленный доминиканский район. Социологи заговорили об «упадке города» — в мегаполисах концентрируется беднота, а средний и зажиточный американец покидают Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Детройт, Чикаго…

Переезд американцев с европейскими корнями в пригороды из мегаполисов,измененных глобализацией, в США официально называют «белый поток». Причин этого исхода множество — в том числе набирающее обороты желание жить поближе к природе, среди друзей и без городской толчеи. Почувствовав себя бессильными в городах небоскребов, ставших опасными и неуютными, переселенцы пытаются реставрировать в своих загородных селеньях привычный мир уютного прошлого. У Дженталеско и их друзей в Лонг-бич, по-моему, это удалось: кто-то из их большой семьи ездит на работу в Нью-Йорк, кто-то работает в провинции — благо, транспорт и коммуникации теперь позволяют. Собственность здесь дешевле, налоги ниже. Старшая дочка построила под Нью-Йорком несколько фабрик по производству макарон и равиоли, упаковки которых украшает портрет белокурой внучки Дженталеско. В общем, все хорошо. Вот только соседи новые появились в доме слева — и теперь все время шумно, объясняют мне хозяева появление плотных штор с одной стороны веранды.