У нас бюджетники — народ многострадальный. Мало того что оплата бюджетников во многих ситуациях весьма скромна, они еще страдают от высокой степени неопределенности правил игры. Вот довольно долго — с девяносто второго года — у нас действует так называемая единая тарифная сетка. То есть устанавливалась единая для всех бюджетных отраслей система разрядов. Восемнадцать разрядов в ней было, где каждая должность возможных бюджетных учреждений соотносилась с разрядом или вилкой разрядов от самой низшей, ну скажем там, уборщицы, и до самой высокой — руководителя. Это не распространилось на госаппарат. Это только для бюджетных учреждений. При этом ставка первого разряда приравнивалась к минимальному размеру труда, который, как мы знаем, до сих пор у нас не достигает прожиточного минимума.

Очень часто приходилось слышать аргумент, что ну где вы видели человека, который живет на одну зарплату. Да, конечно, когда зарплата не обеспечивает прожиточный минимум, поневоле начнешь искать подработки. При этом это, в общем, не делало зарплату уравнительной по всей стране потому, что субъекты федерации, муниципалитеты, в ведении которых находились соответствующие учреждения, могли из своих средств вводить доплаты. Опять мы прекрасно знаем, что субъекты у нас очень разные, и муниципальные образования у нас очень разные по бюджетной своей обеспеченности. Есть богатые регионы. Москва, например, постоянно — и в девяностые, и в двухтысячные годы, и сейчас такие доплаты делала. И в Москве, скажем, школьные учителя сейчас получают, больше чем университетские профессора. Я очень рад за московских учителей, но хотелось бы, чтобы профессора тоже получали не меньше, как минимум.

Потом ввели так называемую новую систему оплаты труда бюджетников, довольно запутанную, очень непрозрачную, с нечеткими критериями. Вот мы должны оплачивать более эффективных, более результативных работников. Тут есть основания? Да, у нас довольно много людей, которые, к сожалению, особенно вот в этой ситуации хронической недоплаты, начинают халтурить: учить абы как, лечить абы как. Бюджетные учреждения вынуждены еще заниматься тоже подработками, оказывать платные услуги, правдами-неправдами их расширять. А мы, кстати, знаем: есть такой экономический закон, что если одна и та же организация оказывает услуги одного типа и платно и бесплатно, то начинается постепенный процесс вытеснения бесплатных услуг, растет объем платных.

А у нас вроде конституция гарантирует, что образование — и общее, и высшее, и профессиональное по конкурсу является бесплатным, то, что у нас там базовые медицинские услуги бесплатны. Но в жизни мы прекрасно понимаем, что это все в меньшей степени так. Уровень платности российской медицины уже сейчас почти вдвое превышает уровень платности медицины в куда более благополучных странах Европейского союза. Удельный вес поступлений от платных услуг у нас сейчас в медицине несколько больше 50% составляет, а вот средний по Европе – где-то между 20-25%. Хотя ясно, что доходы у европейцев как-то немножко повыше. Им проще платить за свое здоровье, чем россиянам. Поэтому вот давайте там стимулировать. Более эффективные должны получать надбавки.

Но встает вопрос: кто определяет эту эффективность? Если мы посмотрим, то окажется, что определяет начальник. Таким образом, мы повышаем уровень зависимости работника от начальника, который определяет, будешь ты получать голый оклад или будешь получать приличный уровень оплаты труда. Социальные сферы, где у нас, собственно, работают бюджетники, это ведь очень специфическая вещь. Там трудно померить индивидуальный результат. И вот когда сейчас говорят: «А давайте вводить эффективный контракт», — в чем эффективный контракт? Не для учреждения в целом — там можно, в общем-то, разработать, тоже не так просто, но можно — систему показателей, по которой мы будем оценивать результативность учреждений в целом. А вот если мы говорим о конкретном работнике, то очень сложно. Ну, действительно, врача по каким критериям мы будем оценивать? Там напрашивается вопрос. Вот давайте, там у него высокая излечиваемость и низкая смертность пациентов. А не так давно, в одном из регионов, мне рассказали замечательную историю о заведующей отделом в районной больнице. И у нее показатели смертности пациентов заметно хуже, чем в среднем по больнице. Это что: показатель, что она плохо работает? Нет. Она берет себе наиболее сложных пациентов, у которых риск, что они не будут благополучно вылечены, выше, т.е. как раз там человек более высококвалифицированный, более ответственный. А если мерить вот по такому напрашивающемуся, казалось бы, критерию — мы выгоним человека совершенно несправедливо, необоснованно.

В образовании по какому критерию будем оценивать? По оценкам? Извините, мы в советские годы эту самую оценкоманию проходили и вот эту выводиловку, когда учитель всеми правдами и неправдами в школе, преподаватель — в ВУЗе вытягивал на троечку человека, который явно не тянул. В школе, особенно с обязательным средним образованием, которое надо было в советские годы, действительно была некоторая безвыходность, но обязаны были выпустить человека с аттестатом. Но высшее образование – оно-то необязательно. Кроме того, выбор ВУЗов большой: не тянешь в сильном элитном ВУЗе — ну найди себе что попроще. Хорошо вот в том ВУЗе, где я работаю. У нас на преподавателей не смотрят косо, если мы ставим в заслуженные неуды. А во многих ВУЗах коллеги жалуются, что начинают говорить: «Как это, почему у вас так много неудов? Вы что же подрываете нашу экономическую основу? Нам же за каждого студента финансирование идет. А вы выгоняете. Платных выгоняете. А кто ж платить будет?» И так далее. То есть здесь очень тоже сложный вопрос. Это один аспект. То, что, действительно, вот такой эффективный контракт индивидуальный ввести просто технически, практически невозможно, т.е. мы получим, опять-таки, либо профанацию, либо полный произвол начальников. Второй момент — что эта новая система оплаты труда будет сильно подрывать солидарность работников и ухудшать морально-психологический климат в коллективе. Опять-таки, мы прекрасно понимаем, что в бюджетных учреждениях, которые имеют дело с людьми, то, как работники относятся друг к другу, сказывается на результатах работы. Т.е. если начинается система подсиживаний, ябедничеств, подхалимства по отношению к начальству — это явно не будет способствовать хорошему качеству образования и воспитания детей, хорошему качеству лечения пациентов, высокому качеству, там, не знаю, спектаклей, обслуживания читателей библиотек и т.д.

Действительно, у людей мысли пойдут совсем в другом направлении. Так что вроде бы хорошая идея — повысить эффективность и за счет этого повысить уровень зарплаты: как-бы давайте освободимся от неэффективных, а эффективным будем платить больше. Ну есть ведь некоторые ограничения, понимаете, если в классе больше двадцати пятидесяти человек, то резко снижается результативность — работа учителя сложнее. Если участок, обслуживаемый терапевтом, опять-таки, превышает какое-то количество, то опять будет страдать качество. Так что здесь очень серьезные ограничения на сокращения, и нужно идти, наверное, другим путем все-таки.

Изыскивать средства для повышения бюджетного финансирования и относиться к возможности действительно поощрять лучших работников достаточно аккуратно. Да, это нужно делать. Никто с этим не спорит. Но это должно быть достаточно прозрачно, по максимально четким и понятным критериям, а не просто по тому, что левая нога начальника решила, что этот работник лучше. А может он лучше только потому, что не вякает. А тот слишком много о себе думает, и поэтому поощрять его не стоит.

�тнЈ � � � � �� е только экономическим, но культурным, политическим, просто огромная масса родственников и т.д. Т.е. грузинское общество хочет баланса: чтоб вот и с Западом и с Москвой, с Россией и с Европой были хорошие дружеские отношения. И, в общем, на самом деле это вполне возможно. Грузия — это не та страна, которая обязательно должна там с кем-то враждовать, воевать, при всех проблемах, которые существуют с ее окраинами, с отделившимися автономиями. Эти проблемы можно решать постепенно, медленно. А отношения с Москвой, я думаю, будут улучшаться.

И сейчас ключевой вопрос даже не это, ключевой вопрос — насколько новый уже лидер или, скажем, новая коалиция победившая, смогут изменить социальную ситуацию в стране, которая катастрофична. Ну и я думаю, что какие-то шаги будут сделаны, потому что Иванишвили обещает принять меры по улучшению ситуации в грузинской деревне. Ситуация там критическая. Если просто туда будут направлены деньги, которые раньше тратились, например, на полицию или на госслужбу, то это будет реальной поддержкой. Потому что, понимаете, когда говорят о грузинской полиции, которая так замечательно реформирована, надо помнить, что грузинский офицер полиции (причем на низших чинах) получает несколько тысяч долларов, а учитель получает двадцать долларов в месяц. Понятно, что полиция при этом не коррумпирована, но эту некоррумпированную полицию вся остальная страна ненавидит, хотя старую коррумпированную любили. Потому что ну как дал ему, условно, сто рублей, и он от тебя отстал. А этот не отстанет. И штрафы будут огромные, чудовищные за любую мелочь, потому что нужно содержать вот эту вот страшно дорогую полицию. Поэтому, естественно, обществу вот эта некоррумпированная полиция стоит в несколько раз дороже, чем коррумпированная старая, понимаете. То же самое — с госслужбой, и т.д.

И вот сейчас принципиальный вопрос: если Иванишвили перебросит деньги с содержания силовиков, условно говоря, на социалку, то он сможет завоевать себе определенную социальную базу, тогда все будет не так уж плохо. Но это все будет результатом определенных сдвигов, которые, думаю, будут не так легко даваться. Надо смотреть, что будет дальше.