В Общественной палате обсуждался проект федерального закона “О внесении изменений в Уголовный кодекс и отдельные законодательные акты в целях противодействия оскорблению религиозных убеждений и чувств граждан”. Идея такая: внести в Уголовный кодекс статью 243.1, штраф до 300 тысяч рублей, обязательные работы до двухсот часов или лишение свободы до трех лет за “публичное оскорбление религиозных убеждений и чувств граждан, а так же публичное унижение богослужений и других религиозных обрядов”. Это за слова и за картинки. А за дела еще строже: от 100 до 500 тысяч рублей, до 400 часов обязательных работ и до пяти лет реального срока за “осквернение объектов и предметов религиозного почитания и мест, предназначенных для богослужения и других религиозных обрядов”.

Не хватает только батогов и каторги. В этой тональности и выступал председатель Комиссии по межнациональным отношениям и свободе совести ОП Николай Сванидзе: “В нынешнем предлагаемом варианте законопроект вредоносен. Он разжигает как раз то, что должен мирить, а именно — межрелигиозные отношения: между конфессиями, верующими и не верующими. Кому-то не нравится, что коров едят, а кому-то покажется оскорбительным наличие свинины на прилавке, или в великий пост жующий рядом мясо человек покажется ему оскорбительным, эти действия. А для кого-то покажутся оскорбительным заявления, что Бога нет”.

На этих словах протоирей Всеволод Чаплин, печатавщий что-то в своем ноутбуке (это был не Apple), поднял глаза и устремил свой взор куда-то в трансцендентальные сферы.

“Дорогие друзья, что такое вообще религиозные чувства?” — вопрошал Сванидзе участников слушания под одобрительные возгласы коллеги по Комиссии Аллы Гербер, — Как известно, Господь поругаем не бывает. Значит поругаемы могут быть верующие люди. Что же может быть поругаемым, их вера в Бога? Извините, плохо верят, если их веру можно будет поругать такими нехитрыми способами”.

“Это уже как-то нам решать” — заявил свою монополию на чувства верующих протоиерей Русской Православной Церкви Всеволод Чаплин. У Чаплина, как обычно получилось все очень интересно: про чувства будет решать одна организация, а наказывать за их оскорбление — совсем другая. “Законопроект, — проповедовал протоирей, — это государственное предложение. Церковь не имеет к нему отношения. Но очевидно, что подавляющее число верующих, причем самых разных конфессий, высказывают созвучные этому предложению мысли. И не секрет, что социологический опрос показывает высокую степень поддержки этого предложения”.

Вообще-то подавляющее большинство собравшихся было явным образом, если можно так сказать, за Сванизде и против закона. Но некоторые тем не менее показали высокую степень поддержки этого предложения. Не побоялся пойти против общественного мнения Общественной палаты глава Росмолодежи Максим Мищенко. Он начал свое выступление с цитаты из Ветхого Завета. “О Господи, только не это” — роптал другой конец стола.

“Закон — это ответ общества на то, что произошло в последнее время, продолжил Мищенко уже своими словами, — Вера — это последняя надежда государства в борьбе с всевозрастающей силой транснациональных корпораций. (Неужели он имел в виду Газпром? — прим. ред.) Это последняя возможность защититься от того, от чего защититься сейчас уже нельзя ни в одной точке мира. В этой ситуации лично я и мое движение Россия Молодая, представителем которой в Общественной палате я являюсь, другие общественные организации — Ассоциация православных экспертов, Добровольческое движение в поддержку армии и флота и ряд других — выступают в поддержку этого закона. Я прошу членов Общественной палаты поддержать этот документ и дать положительный отзыв на этот законопроект”.

“Щас” — дал свой отзыв адвокат Генри Резник. Вообще коллеги были к Мищенко не добры. Напомнили, что представляет он в Палате лично себя, а не какую-то там молодежную организацию — как будто-бы в личном качестве Мищенко менее Мищенко, чем при исполнении.

Генри Резник тоже говорил про чувства. Конкретно — про стыд. Юристам, которые составляли этот законопроект, говорил Резник, должно быть стыдно. Как минимум за некомпетентность. “В своде царских законов первый раздел уголовного уложения был полностью посвящен преступлениям против веры, — объяснял Резник матчасть, — Царь-батюшка отменил их в 1906 году, оставил при этом две статьи. Первая была — воспрепятствование богослужению путем побоев или иных насильственных мер — все четко и понятно описано. И второе, ежели все это совершенно по неразумию, невежеству или состоянию опьянению — т.е. смягчающие обстоятельства”.

“А что с царем после этого случилось?” — метко заметил Максим Мищенко. Сразу стало понятно — он не допустит, чтобы всенародно избранный президент повторил судьбу наследного монарха. Резнику ничего не оставалось, как тоже воззвать к патриархальным ценностям: “Юноша, помолчите! Имейте уважение к старшим и к сединам! Повышайте свой уровень интеллектуальный, он не в очень высоком состоянии сейчас находится”.

“Поскольку при мне оскорбили члена палаты, я отсюда ухожу,” — неожиданно вмешался в диалог поколений протоирей Чаплин и начал поспешно собирать вещи. “Наконец-то” — произнес чей-то сценический шепот. Но уйти не получилось. Дебатанты не менее неожиданно примирились, так что о. Всеволоду пришлось досидеть до конца. Это было нелегко — Общественная Палата рекомендовала законопроект вернуть на доработку и вообще поумерить законотворчество — а то в последнее время новых законов так много, что даже не успеваешь их осудить.