Уже несколько месяцев как я покинул Санкт-Петербургский университет.

Плата за сексуальную ориентацию. Вся логика событий, предшествующих моему отчислению из аспирантуры, показывает несправедливость и абсурдность решения, ответственность за которое — на университетском руководстве, российских законодателях, в конце концов, на всех нас. Что послужило реальной причиной такого решения? Испуг или личные фобии моего научного руководителя? Циничный и рациональный расчет как результат политической атмосферы вокруг «антигейского закона», направленный на то, чтобы обезопасить или усилить собственные позиции в университете? Если первое, тогда почему СПбГУ как образовательное учреждение допускает такое в академическом пространстве? И как такое вообще возможно в старейшем учебном заведении страны?

Я говорил с юристами о перспективах судебного дела: гомофобную мотивацию профессора или политически мотивированное решение университета доказать в суде невозможно, тем более в сегодняшней России. Я обращаюсь к суду общественному. Готов к открытой конфронтации.

Май 2012 года. Ежегодный конкурс научных работ, организованный Фондом Галины Старовойтовой в Петербурге. Моя функция — модератор работы жюри. В жюри видные ученые, профессора ведущих университетов, руководители исследовательских центров. Среди них и Ольга Валентиновна Попова, профессор, член Ученого Совета СПбГУ. Конкурс проводим для студентов и молодых ученых, чьи тексты оцениваются анонимно. В одной из работ представлено исследование проблемы нарушения гражданских прав сексуальных меньшинств в России. Профессор Попова — единственный член жюри, кто ставит работе самый низкий балл, тогда как другие оценивают ее высоко. Автор работы не занимает ни одного из призовых мест, а среди жюри в длинной мейл-переписке возникают горячие споры, а потом и скандал. Несколько членов жюри открыто называют высказывания Поповой гомофобскими. Оргкомитет принимает решение не выносить скандал на публику, чтобы не повредить репутации конкурса памяти Галины Васильевны. Вся переписка сохранена.

Июнь 2012 года. Телефонный звонок. Секретарь кафедры напоминает, завтра у меня последнее и самое важное испытание в аспирантуре — так называемый «кандидатский максимум». Об этом я слышу впервые, ведь я планирую экзамен осенью, о чем сам объявил на заседании кафедры еще в феврале. Экзамен назначила, без предварительного согласования со мной, профессор Попова, мой научный руководитель и заведующая кафедрой. Первый неприятный разговор. Сначала по телефону, в ходе которого она соглашается перенести «максимум» на неделю вперед, чтобы дать мне возможность подготовиться, ставит оценку «задним числом». Затем уже на кафедре во время экзамена, который сопровождается эмоциональным срывом и порчей протокола: разорван ею и потом еще раз составлен секретарем, три оценки «отлично» за каждый экзаменационный вопрос воспроизведены. Я прямо спрашиваю Ольгу Валентиновну, в чем дело и почему она так резко вдруг изменила ко мне отношение. В ответ слышу только: «Я Вам не скажу».

Я начинаю готовиться к стажировке в Потсдамском университете. Для визового запроса в немецком консульстве должен забрать в главном здании университета официальное подтверждение моего статуса. Направляюсь к выходу и в коридоре сталкиваюсь лицом к лицу с незнакомцем. Он обращается ко мне подчеркнуто дружески: «Александр, мы поздравляем Вас с получением гранта. Желаем Вам успешного пребывания в Германии и после Вашего возвращения успешной защиты диссертации! Пожалуйста, занимайтесь исключительно научной деятельностью…». Я тут же понимаю: это первое «нежное» предупреждение. Убежден, реакция на мои последние публикации в европейской прессе, в частности в швейцарской газете Neue Zürcher Zeitung, где вышел мой комментарий по «внешнеполитическим обещаниям» третьего путинского президентства. Позже выяснится, он был в обзоре прессы разных посольств и ведомств за рубежом, в том числе и российских. Один университетский функционер, которому я рассказываю эпизод про коридорного «доброжелателя», говорит мне: «Александр, а что Вы думаете, «контора» все еще работает…».
Aпрель 2013 года. Я возвращаюсь в Санкт-Петербург, первым делом пишу отчет по научной стажировке в Германии, захожу на кафедру с тем, чтобы переговорить с Ольгой Валентиновной и обсудить ход работы над диссертацией. Многое еще предстоит сделать: собрать текст воедино, провести эмпирическое исследование. На факультете ее нет. В тот же день говорю с сотрудником, имя его я не стану называть. Именно он и рассказывает о причине беспокойства Поповой, а также о ее разговоре с руководителем одного из ключевых подразделений факультета — обсуждалась моя сексуальная ориентация.

Я тщетно прошу Ольгу Валентиновну разъяснить сложившуюся ситуацию, а также назвать причину ее недовольства и даже брезгливости ко мне. На что получаю сухой ответ только по части работы над диссертацией. Она явно не хочет обсуждать ситуацию в целом. Я продолжаю настаивать на своем: пишу мейлы с просьбами, а потом и требованием объясниться. В начале июля из телефонного разговора с одним из руководящих сотрудников университета я узнаю, что отчислен из университета. Обращаюсь в отдел аспирантуры, где мне сразу подтверждают эту информацию и передают заверенную копию приказа. Причина в документе: диссертация на кафедру не представлена.

Конец августа. Я прихожу на встречу с профессором Поповой. Говорим эмоционально, этот наш последний разговор нужно публиковать отдельно, он сам по себе хрестоматийный. Мне удается переговорить также с двумя сотрудниками из университетской администрации. Разговоры носят конфиденциальный характер. Из них я узнаю о второй возможной причине отчисления — политической. В «президентском» университете недовольны моей политической активностью, критическими публикациями в зарубежной прессе. Вспоминаю совет «доброжелателя».

Как считают мои коллеги, процедура отчисления нарушена. Все экзамены сданы на «отлично», оставалось только собрать и защитить диссертацию. Меня не проинформировали о возможном отчислении. Многие сотрудники ничего не знали об этом. Не было заседания кафедры. Возможно, Попова инициировала отчисление сама. Или на нее было оказано давление из «центрального аппарата». Не знаю, какой фактор стал решающим, но считаю, что гомофобным преподавателям не место в высшей школе. Больше того, как они могут читать курс «Гендерная политика»? Абсурд.

Университет — не место для сплетен и обсуждения личной жизни сотрудников и студентов, а место для открытой дискуссии. Предметом обсуждения здесь не может быть сексуальность, какой бы она ни была. Предметом обсуждения должна быть научная работа и ее результаты.