18 января жители Северной столицы отметили День прорыва фашистской блокады Ленинграда.

В этот день 71 год назад бойцы 136-й стрелковой дивизии и 61-й отдельной танковой бригады ворвались в Рабочие поселки № 1 и № 5, где соединились с частями 18-й стрелковой дивизии Волховского фронта. Через несколько часов после этого была окончательно добита группировка фашистов в Шлиссельбурге. Наступление войск фронтов на юг, в сторону станции Мга, развития не получило. Но благодаря прорыву у Шлиссельбурга, был создан «коридор» по берегу Ладожского озера шириной 8–11 км, который восстановил сухопутную связь Ленинграда с Большой землей. Вражеская осада была прорвана.

Участников и свидетелей тех трагических и героических событий всё меньше. По официальным данным, в Ленинграде (Петербурге) их сейчас не более 160 тысяч человек. Кто-то хранит воспоминания о пережитом в себе – тяжело ворошить прошлое; кто-то, наоборот, делится с близкими, знакомыми, выступает перед школьниками. Каждое из таких воспоминаний, несомненно, важно. В них – не только судьба конкретного человека, семьи, но целого поколения

Вот странички из тетрадей трех никогда не встречавшихся друг с другом ленинградцев — разного возраста, профессий, взглядов и оценок. Тем и ценны их тетради-дневники.

Суп из дуранды с вином

Из дневника 16-летнего Бориса Капранова.

В сентябре 1941 г. он с мамой и двумя младшими братьями переехал в Ленинград из Колпина, к которому уже подходили фашисты. В начале февраля, не дождавшись официальной эвакуации, выехал с группой товарищей из Ленинграда по «Дороге Жизни». Через 10 дней умер. Похоронен в Вологодской обл.

1941 год

14 октября. Вот уже месяц как я боец 1-го взвода 13-й pоты Комсомольского пpотивопожаpного полка по охpане Ленингpада. По поступлении в полк, мне, как и всем, выдали комбинезон, ботинки и фуpажку, а немного позже и ватник. Находимся на казарменном положении, питаемся в столовой 3 раза в день. Кормят по военному времени и, принимая во внимание теперешнее положение, когда Ленинград окружен, хорошо. Ребята во взводе хорошие, я с ними быстро сошелся. На очаги поражения выезжал 8 раз. Дежурим по 24 часа. Во взводе имеются и девочки, некоторые как медсестры.

15 октября. Сегодня выпал первый снег. Крыши стали скользкими, легко упасть, так как ботинки на резиновой подошве. Погода значительно ухудшилась. Третий взвод распался и, пока его укомплектуют, будет два взвода.

18 октября. Сейчас так напряжены нервы, что от каждого резкого звука приходишь в раздраженное состояние. Это когда отдыхаешь. Идя в дозор, не обращаешь внимания на бомбы, настолько привык. Когда свистит летящая бомба, то ждешь, когда она упадет, где и скоро ли. С фронта приходят неутешительные вести — немцы всё ближе к Москве и Ленинграду. У нас нет боязни врага. Некоторые ребята стремятся пойти на фронт. Я подавал заявление в ополчение, но ребят 24 – 25 года рождения не принимают.

20 октября. В городе плохо с питанием. Иждивенцы получают по 200 гр. черного хлеба, а белого и сливочного масла не получают совсем. Особенно плохо с питанием у беженцев. Были случаи, когда умирали грудные дети. Рабочие питаются в заводских столовых и некоторые прикреплены к государственным столовым. Там тоже по карточкам, но все-таки лучше. Нас кормят неплохо, но официанты здорово обманывают. Командиру и старшине дадут больше, они и молчат. На работу не ездим, потому, что нет бензина.

2 ноября. Вчера получил продуктовые карточки. Сначала мне не хотели их давать, но когда стал ругаться, карточки выдали. А промтоварных карточек не дали, за не имением какой-то справки, которую негде взять. Выдали резиновые сапоги 43-го размера. Хотя они мне и большие, но можно накрутить больше портянок и будет тепло.

4 ноября. Сейчас уже 5-я тревога в течение дня. За окнами бьют зенитки. Дрожит земля. Раздаются глухие взрывы и дом вздрагивает. Часть ребят на очагах поражения. Во время третьей тревоги были пожары. Горело около Литейного моста, на Каляева и еще где-то. На райком упала одна зажигательная бомба. Фугасных бросил много. Когда я был на крыше, то слышал свист и целый ряд взрывов на большом протяжении. Через несколько времени опять было то же. Сейчас все еще тревога, а времени 9-й час. Вот уже более двух часов длится тревога. Сбили один самолет. Красивое и радостное зрелище. Светящийся комок падал вниз и, наконец, глухой удар. Дом вздрогнул. Еще одним стервятником меньше. Лыжи от него упали рядом с нашим домом, во двор казармы. Думают, что летчик выбросился на парашюте. Тревога продолжается.

5 ноября. Консервов и помидор не выдали. Получил мыло и три коробки спичек. Комиссар разрешил учиться и я, если будут деньги, пойду в 9-й класс. Сейчас идет артиллерийский обстрел города. Снаряды рвутся вблизи. Только что дали тревогу. Дом все время дрожит.

6 ноября. Вчера многим бойцам, родившимся в 1923 году, пришли повестки в армию. Я тоже очень хочу пойти в армию добровольцем. Попытаюсь второй раз. Хотя здесь одевают и хорошо кормят, но какая-то сила зовет меня на фронт. Здесь невыносимая скука. Немцы бросали листовки со словами: «6-го — доедайте соевые бобы, а 7-го приготовляйте гробы». Какая-нибудь шальная бомба залетит, и умрешь, не принеся пользы, а на фронте мог бы принести какую-нибудь пользу. Хочу отомстить за товарищей, за Родину.

8 ноября. Только что прибыл с пожара. На Володарском проспекте горел дом. Бомба разрушила пять этажей, возник пожар. Фашист бросает теперь бомбы большого калибра, которые пробивают по 5 этажей.

20 ноября. Сейчас ехал в трамвае и слышал слова военного: «Смотрю я на мальчиков лет 15 – молчат или жалуются, а в 18-м году было ведь по 100 гр. одного только хлеба». В 18-м было плохо, но и теперь не хорошо. Голодно, холодно и бомбят. Чем ты стал Ленинград — по улицам ходят раздраженные люди. Едва волочат ноги. Ленинград был городом радости, а стал городом печали и горя. Раньше каждый хотел сюда – не прописывали. Теперь каждый хочет отсюда – не выпускают. Моральное состояние подавленное.

28 ноября. Поступил в Военно-морское политическое училище. С самого первого дня лейтенант Пискунов говорил, что мы попали в трудную обстановку, что холодно и ничего не готово. Это потому, что училище переводится в Ленинград из Кронштадта. Придется все делать самим. И с питанием стало хуже. Пришлось снизить паек, так как в Ленинград нет подвоза продуктов. Мы очень ощущаем блокаду не только из-за пищи. Вот сегодня, когда строились к обеду, началась тревога. Наш дом потряс сильный взрыв. Закачались стены, пол, и мы тоже… Я часто скучаю по дому. У меня сжимается сердце, как вспомню, в какой обстановке находятся братья, мама. Им очень плохо, но чем я могу помочь? Папа сейчас на фронте в Колпино в команде МПВО. Немного утешаюсь тем, что не состою на иждивении родителей и хоть этим помогаю.

29 ноября. Сегодня побудка была в 7 часов. За 5 минут нужно было одеться для зарядки. Вышли на улицу. Побегали и хотели уже начать упражнения, но было темно и холодно. Зарядку отменили. На ужин дали нехороший суп. Выдали теплое белье; рубашку, брюки и теплые носки.

1 декабря. Внутри у меня какой-то сумбур. Я задумал уйти отсюда, так как мне здесь все опротивело. Эти бесконечные перемены, построения, строгие требования изводят меня.. И потом, мне только шестнадцать лет и как я буду политруком? Я лучше на фронт пойду! После обеда я целый день надоедал командиру своего отделения, могут ли отослать меня в армию, если я 1925 г. р. Заявил о своем желании уйти старшине роты и жду, пока он доложит начальнику курса.

6 декабря. Ушел из училища. Больше не мог терпеть, и решил действовать решительнее.

13 декабря. Живем на эвакопункте. В комнате 30 кв. м нас 16 человек, 5 семей. У каждой семьи по 2 топчана, и одному маленькому столику. Проходы между койками узкие, в комнате полумрак. Воздух спертый. Вот только дней 5 как поставили печку, но дров дают по полену на день… Проснулся в 6-м часу утра и больше не мог заснуть. Почти все не спали. Начали рассказывать свои сны. Оказалось, что они были схожи, все видели во сне хлеб и другую еду. Так в разговорах лежали до 7 часов, но свету не было, и вставать холодно. У меня еще болит нога, и переворачиваться сущее мучение. Мама с Костей собираются пойти в Райсовет, чтобы похлопотать об эвакуации. Хотели согреть кипятку, но вода не идет, а титан вот уже несколько дней не работает. В магазинах ничего нет, а народу полно. Теперь мы едва переставляем ноги. Поднимаясь на второй этаж, я чувствую, что уже устал. Ходим как привидения. Будет ли, не будет прибавки хлеба, но при первой же возможности постараемся покинуть Ленинград.

15 декабря. Вот уже 5 дней второй декады, а в магазине ничего нет. Даже скудного пайка, полагавшегося по карточкам, нельзя выкупить. Мама выкупила 250 гр. кофе вместо конфет, и теперь пьем его. В магазине молодая девушка схватила кусок хлеба, стала в угол и жадно ела. Продавщица стала ее ругать, а потом бить. Но она отвечала: «Я голодна, хочу есть». Так же мужчина выхватил в магазине хлеб и побежал. Когда его остановил милиционер, то хлеб уже был съеден. Было много случаев, когда ловили кошек и собак, дома варили их и ели. За килограмм хлеба рады отдать 200 рублей. Но голодают не все. У продавщиц хлеба всегда остается килограмма 2-3 в день, и они здорово наживаются на этом. Объедаются и военные чины, милиция, работники военкоматов и другие, которые могут взять в специальных магазинах все, что надо. И едят они, так как мы ели до войны. Хорошо живут повара, зав. столовыми, официанты. Все мало-мальски занимающие важный пост. Половина в Ленинграде голодует, а половина объедается. В закрытых магазинах много всего, а в обычных пусто. На совещании, где должны решать вопросы о прибавке нормы, присутствуют не голодные, а все сытые и потому нет улучшений. Я просто с ума схожу, как подумаю обо всем. Много людей умирает. Здесь, в доме уже померло несколько человек, а покойницкие все забиты умершими от истощения и они долго лежали в комнатах. На кладбище навалены горы трупов, гробов не хватает.

20 декабря. Уже трудно ходить и дышать. Папину команду распустили, и он приезжал домой. Теперь уехал узнать: может всех отпустят, а может в армию? Мы подавали заявление Попкову (П. С. Попков, один из руководителей города тех лет – ред.), что дальше так жить не можем: или пусть эвакуируют, или хоть что-нибудь предпримут, а то ведь уже не можем двигаться. Но пока помощи нет. Если так еще продолжится, то придется помирать, больше нет сил. Вот сейчас сделал запись в дневнике и уже головокружение.

25 декабря. Утром мама ушла за хлебом. Папа, братья Леня и Валя лежали в постели. Я сидел за столом, писал дневник. Внезапно с треском раскрылась дверь. В комнату с криком вбежала тетя Надя: «Хлеба прибавили»! Сразу все вынырнули из-под одеял: «Сколько»? «Рабочим 350, иждивенцам 200 граммов». Мама принесла хлеб. Мы сразу же съели по 40-50 гр. с чаем. Я накрошил его в чай и съел несколько тарелок, постепенно добавляя чай. Валя достал в столовой 5,5 конфеток. Мы их разделили, но это был какой-то сплав, пахло мылом и на вкус они противные. В 4 часа обедали. Суп и кашу поделили на 5 человек, грамм по 60 хлеба, по 2½ ложки вина, по ложке повидла, по стакану пива и тарелке чая. Вот это действительно обед. Просто шикарный. Теперь еще чаю попьем часов в 6. В связи с прибавлением хлеба настроение у всех приподнятое. С 1-го хотели еще прибавить, так как теперь больше дать нельзя, не то получится много смертей. Ведь люди были голодные и сразу прибавить до 400 гр. врачи не разрешают. Теперь мы будем жить, а то еще несколько дней и я бы не выдержал, я чувствовал это, потому что уже едва ходил по коридору, и трудно было поднять подушку. Ждем эвакуации.

Шкуру спущу!

Из дневника ленинградского военного цензора Софьи Неклюдовой.

В блокаду выжила. Вела дневник, в который заносила разрозненные короткие записи об услышанном и увиденном в городе. Послевоенная судьба не известна.

1941 г. Кинематографисты на трудовых работах по укреплению города: «Отпустите нас сегодня пораньше, а то к бомбежке опоздаем»!

* В парадной на Среднем против готической церкви: «Вот сколько наших русских церквей разрушено, а кирха все стоит. И бомба ее не разрушит и ничего-то ей не сделается!».

* Немецкие листовки в различных вариациях: «Мирных граждан бомбить не будем! Держитесь дальше от заводов, ближе к центру». Первые бомбы упали на Старом Невском и на Лиговке. Это ли не центр? «Ночью спите спокойно, бомбить не будем». — Каждую ночь налеты и сколько разрушено домов и погибло людей именно ночью! «Васильевский остров бомбить не будем». — А Гавань? А 14-я линия? «Даем срок 3 дня, если не сдадите город, не оставим камня на камне!». «15-го последний срок. Если не сдадите город, погибнете все под развалинами». Число варьировалось в различных видах и месяцах: 15, 20, 25, августа, 1-го сентября. «Ленинград бомбить не будем. Возьмем его живым». — «Живым»!! На одной стороне: «Жидам и комиссарам не пользоваться»». Неизбежно встает вопрос: для чего не пользоваться? На другой стороне: «Пропуск в Германию».

* Наши окопники (женщины, подростки и старики, которые рыли окопы близ передовой – ред.) попали в окружение. Враг наступал стремительно, и несколько человек попало в плен. Их заставили нарвать цветов, связать букеты. Выстроили в шеренгу, предложили протянуть руки с букетами вперед и сфотографировали. «Это для того, — говорит мне одна из спасшихся окопниц, — чтобы поместить потом в газету фотографию. Вот как, мол, русские встречают немцев».

* Ещё листовка: «Дамочки, не ройте ямочки!» (про окопниц – ред.). Все эти листовки явно плоды неумного русского сочинителя. Сочинителя, который работает на руку врагу. Пытаясь дискредитировать нашу армию, нашу страну. Сочинители, которые изобретают всяческую брехню, способную посеять панику, деморализовать тыл. Я не могу рассматривать огромное большинство сплетен, носящих вредный характер, как случайные выдумки невинного характера. Кто-то работает среди нас, пользуясь малокультурностью и большой податливость на сплетни и болтовню наших домохозяек. Но домохозяйки это не армия, не фронт. Это в большой части своей несознательные темные люди. Но много среди них хороших людей, помогающих фронту, армии.

* Налет. 9 часов вечера. У нас на лестнице разговаривают два соседа. Первый «Вот вы здесь на лестнице тряслись, а мы спокойно себе пили чай. Ведь все равно, если убьют нас, так и вас убьют». Второй в ответ: «Э, нет! Вас-то раньше, а нас потом!».

* В очереди: «Бомбежка лучше, чем обстрел. Когда налет, так оттрясешься 2 часа и все. Спи спокойно! А обстрел целый день может быть, да не знаешь в какое время!». А вот теперь налеты целую ночь, и тоже неизвестно в какое время.

* Из рассказов горожан. «Перед эвакуацией колхозники прирезали скот. Но немцы наступали быстро. Взять с собой мясо не удалось. Бросили на месте. Но немцы есть его не стали. Решили, что оно отравлено, облили керосином и сожгли». «Вчера днем у Сытного рынка сбит германский самолет. Летчик спрыгнул с парашютом. На него накинулись женщины и с остервенением ругали его, били, царапали. Невозможно было оттащить».

* «Немцы кидают вместо бомб рельсы. У Зимнего дворца бросили рельсу. Говорят, у них бомб не хватает». В ту же ночь, когда шли эти разговоры, вражеский бомбардировщик сбросил бомбы недалеко от нас…

* Кинематографисты серьезно и деловито обсуждали маршрут эвакуации из Ленинграда: «Сначала по Мариинской ветке до Ладожского озера. Там на корабль, но обязательно на военный. Баржа идет 10-12 часов, а корабль военный 4 часа. После озера идти 28 км пешком до Волховстроя, в Волховстрое на поезд!». Кто-то тут же добавляет: «Только когда на корабле поедете, не забудьте взять в рот кусок сахара, чтобы, когда придется воду глотать, слаще было».

* «Лесная быль», «Весенние грезы», «Золотая осень» — табак, который курят сейчас ленинградцы. А попросту всякие листья, корни. Попадаются щепки, собранные в наших окрестных лесах.