Среди изобилия беспроигрышных приемов цикла «отожми слезу» в писательском арсенале лучше всего попадают в цель бабушки-старушки.

Бабушки неотразимы и не виноваты. Бабушками потрясают души и сотрясают мозги. Бабушек одинаково успешно используют в поэзии, прозе, политической сатире, объяснительных записках и рекламе полуфабрикатов.

Перед бабушками склоняются самые упрямые затылки и мягчают самые черствые сердца, ломаются несгибаемые мнения и крошатся предрассудки. Из бабушек возводятся баррикады сюжетов, бабушками затыкаются амбразуры смыслов. Когда читателя уже ничем не проберешь, ставьте на какую-нибудь пострадавшую бабушку, ходите бабушкой (не конем!) – и спите спокойно, пробоина в читательском иммунитете вам обеспечена.Я сама неоднократно использовала бабушек в художественной прозе и публицистике и подтверждаю непробиваемую броню их уникальности. Но я до сих пор злоупотребляла бабушками в узкой специализации – в их исключительно положительном аспекте, умалчивая оборотную сторону медали. И вот только что осознала и делюсь: на бабушках держатся устои, но при умении ими же, бабушками, эти устои можно подорвать.

С неделю назад перо прогрессивной русской прессы наотмашь ударило бабушками по консерватизму, обыграв на передовице одного московского издания аллегорию внучки, которой бабушка-тиран навязывает давно устаревший, зависевшийся в шкафу, разящий нафталином и прямо-таки ранящий глаз своей несуразностью костюм. Заморенных цветов и чахлых оттенков. Провисший сзади и на коленях. Покрывающий мраком не только недостатки фигуры, но и все человеческое достоинство.

А внучке, само собой, хочется чего-то легкого и воздушного, светлого и зовущего. Как, например, стринги. Или «майки до пупа». Или «рваные портки». Bнучке хочется толерантности, без которой, само собой, немыслимо ни одно светлое будущее. Ей хочется свободы слова и дела. Хочется любви. Без предрассудков и ущемлений. С бабкой, с дедкой, с Жучкой, с репкой, наконец! Живут же люди, там и тут. Пробуют, вкушают. Набираются опыта. Друг с другом и с домашней птицей. Пока, правда, в мороженом состоянии. Но оттепель не за горами, a за бугром. И очень скоро будет тут.

Oна, оттепель, с курями, несущими свободу вместо яиц, уже давно была бы тут, если б не вот такая закоснелая во вредности и предрассудках бабка-консерватор, c которой проницательный автор попросту, без нюансов и затей, сравнил противную российскую власть, навязывающую населению оковы, давно отброшенные всем цивилизованным миром. Весь цивилизованный мир освободился и вам желает.

Власть эта цельный 2013 год только и делала, противная, что потрясала нафталиновыми понятиями из полусгнивших шкафов и шифоньерок, насаждая народу «архаичные, мягко говоря, ценности, семейные и религиозные» (sic). Oбижала бесполую толерантность, защищала чувства верующих, а чувства неверующих, наоборот, топтала (да, так и написано, sic, sic!). Сражалась с абортами и заново приковывала женщин к газовой плите (у автора «запихивала женщину в домашний очаг», что тоже емко и сердито). И еще много всего откровенно гадкого наворотила эта противная власть, куда ни глянь – везде бардак.

Перед соседями стыдно, они, соседи, везде вокруг, сверху-снизу и у всех – свобода от совести, а у нас опять одни узники, да какие-то «духовные», понимаете, «скрепы». Чего крепить-то, когда все должно свободно болтаться в полном вакууме сознания всеобщего равенства.Следовало сравнение противной власти с бабкой-обскурантисткой, бьющей оземь клюкой и провозглашающей «проститутками» всех, кто любит голые пупки и мороженых курей. Вывод: при бабкe, опирающейся на «архаичные, мягко говоря, семейные и религиозные ценности», «равенства нет». И, похоже, в 2014-м, увы, не будет. Слишком много, по мнению автора, зажилось в России таких вот несознательных бабок, мешающих половому развитию страны.

А на дворе, кроме травы и залежалых дров, совсем новый век! И к бабкам он совсем не толерантен. Время бабок прошло, и все эти «доспехи «порядочности», которыми они трясут, кажутся смешными, неуместными, несуразными» (конец цитаты).

В заключение бабке предлагалось зорко смотреть в окно и мотать на жесткий ус, чего вокруг носят подлинно развитые, достигшие половой зрелости страны. Потому что весь цивилизованный мир опять смакует свободу и сыто порицает наши дефициты, а мы опять проморгали и отстаем. Bот такие строки…

И я бы, конечно, прочла и умолчала, в силу давно непробиваемого иммунитета, но как раз в ту же самую неделю случилось на французском телевидении целое дефиле на затронутую тематику: чего вокруг носят, с чем носятся и кому несут. Такое, знаете, широкое общественное телеобсуждение, где каждый делится нажитым опытом, слушает других, возражает или сочувствует.

Предложенная тема была о нужности морали и традиций в воспитании детей и юношества. Там, среди разных прочих вариаций современных родителей, я вдруг увидела одинокую бабушку-старушку. И сразу по привычке прониклась именно к ней. А когда она заговорила о своей истории, испытала не то чтобы резкий шок или честную жалость, а нечто такое страшное и бездонное, чему, может быть, еще и нет настоящего названия в нынешнем писательском арсенале.

Она оказалась совсем не бабушкой. Но старушкой. Хоть и в 55 лет. Взрывную волну крайнего удивления можно было заметить на лицах присутствующих, когда она безучастно назвала собственный возраст. Она была матерью двух сыновей, 17 и 22 лет, и потеряла обоих.

Она не понимала, почему, когда и как это началось. Она искренне была убеждена, что они с мужем в свое время ни в коем случае не допустили ошибки, выбрав единственно прогрессивный путь, освещаемый единственно верными ценностями. Они рано разлюбили друг друга и рано развелись, по обоюдному согласию, когда детям было 7 и 12 лет. От детей никогда не скрывали «правду жизни» и воспитывали их «в условиях исключительной свободы и толерантности ко всем и ко всему».

Их папа одно время жил с новой мамой и забирал их на выходные в новую семью. Их мама, поменяв нескольких новых пап, решила попробовать себя в еще более новой модификации, сделала новую стрижку под бобрик, облеклась в бесформенные брюки с мужской рубашкой и стала жить с совсем новой тетей, которая вскоре сменилась еще одной, но и ту в результате потеснил новый дядя.

Детей при этом никто никогда не обижал, наоборот, детей любили все и ни в чем им не отказывали. Поэтому она уверена, что у детей изначально (еще до рождения!) были проблемы с психикой, потому что, когда старший сын заступил в переходный возраст и зачастил к штатному школьному психологу, его главным упреком родителям, по словам специалиста, была удивительная вещь: «Нам всё разрешают, нас никогда не наказывают, мы никому не нужны». Можете себе представить такое?

Она делала все возможное для их блага, она защищала их от учительских нападок и оплачивала бесконечные сеансы психоаналитиков. Она объясняла детям, что они абсолютно вольны распоряжаться собственной судьбой с самых юных лет и быть кем угодно, ну просто кем ни заблагорассудится. Она никогда не навязывала детям никаких «скреп», ни духовных, ни даже поведенческих. Она оберегала их от всех «религиозных предложений» и соответствующих «моральных бесед». Она хотела, чтобы они росли, как трава под солнцем, в капризах всех ветров, и ни в коем случае не превращались в «буржуазный» газон, который требует регулярного и тщательного ухода.

Когда ее старший сын на вопрос, почему он не приводит домой подружек, злобно заявил, что вокруг одни проститутки в мини-юбках, она была так широка душой, что искренне рассмеялась и уверила его, что будет только рада, если он приведет в мини-юбках своих «друзей». И совсем не поняла, отчего он на это совсем уже злобно заявил, что она «всю свою жизнь потратила только на себя любимую», и вообще ушел из дома. А за ним ушел и младший. И она не знала, куда. Но не особо беспокоилась, потому что искренне считала, что каждый имеет право на жизнь, которая ему по вкусу, и никто никому ничем не обязан.

А папаша их, хоть и не пил, как бочка, но тоже был не в курсе, где и как живут его дети от самого первого брака, потому что у папаши своих забот хватало: он менял уже третью семью и еле поспевал с алиментами на вторую. Он вообще точно не помнил, сколько им лет и сколько их всего.

Время такое на дворе, в мире, в Европе и в Америке. Всем хочется всех благ и всех свобод. И никто никому ничего не должен. Главное – быть счастливым.Поэтому громом с ясного неба грянуло и раздавило ее известие, что оба сына были опознаны в Афганистане, среди исламистских группировок, где они уже два года проходили «обучение» и бились за единственный «скреп», которому они оказались нужны. Который запрещал и насаждал, и значит хоть как-то о них беспокоился. И теперь их везут домой в двух цинковых гробах.

Дальше было совсем неинтересно, потому что начались слюноплескательные дебаты, из цикла «не передергивайте, это вы не передергивайте, не замазывайте, не затирайте, общество виновато, капитализм, кризис, поголовные прививки». И «при чем тут семья и религия». Или семья и школа. Или наука и жизнь.

Ни до чего, конечно же, так и не договорились. Но все оказались ни при чем. И это главное, я считаю. Потому что, сколько можно насаждать и тех и этих, и так и эдак? Пусть теперь каждый заимеет свое право и никаких обязанностей. Пусть заживет, наконец, полной жизнью, всем нафталиновым «моралям» вопреки. Панургово стадо уже на краю пропасти, и первые бараны – давно в пучине. Но те, что сзади, как им и следует, всё напирают, не видя, что там впереди, за обрывом. Пока сами не увидят, ведь не поймут.

Мне кажется, я теперь знаю, откуда они берутся, бабушки-старушки, и те, и эти. И почему их, как из песни слов, не выкинешь: «Сама садик я садила».