«Болотный процесс», как классическая драма, имеет жесткую структуру, определенную нормами УПК. В качестве пролога (и одновременно краткого содержания) — чтение прокурорами обвинительного заключения; оно же задает и конфликт между позициями антагонистов.

Обвинение настаивает: на Болотной 6 мая были массовые беспорядки, а люди, сидящие на скамье подсудимых, в них активно участвовали и, в частности, били полицейских. Защита, напротив, утверждает: имел место заранее спланированный разгон мирной демонстрации, а если кто и кидал в полицейских камни, то это были провокаторы, так никем и не установленные.

Действие первое — представление доказательств обвинения. Оно складывалось из многодневных, изматывающих просмотров видео с пропадающим звуком и невнятным закадровым синхроном прокуроров, а потом — из многомесячных допросов свидетелей обвинения. (Оставим в этих скобках такой постмодернистский театральный ход, как инвентаризация мусора, оставшегося на Болотной после побоища, — занимает, кстати, целый том.) «Актеры»-омоновцы и сотрудники ППС зачастую «давали петуха»: плохо знали свою роль, расходились с тем, что было написано в сценарии, выступали в жанре гротеска («Меня трижды ударили куском асфальта по голове, от третьего удара он развалился, но зато я хорошо запомнил стоявшего в двадцати метрах обвиняемого»). Для того чтобы невысоко оценить это представление, не нужно быть Станиславским. А зрителей в Мосгорсуд ходило предостаточно, поэтому, чтобы спасти пьесу от разноса, накануне второго действия радикально поменялись декорации — процесс переехал на запасную сцену, в московскую глушь — Никулинский суд.

Действие второе — представление доказательств защиты. Свидетели говорили в суде то же, что и раньше — следователям на допросах, авторам независимого доклада о событиях на Болотной, в публичном пространстве. И не важно, кто давал показания — Алексей Навальный, Борис Немцов или никому не известный участник того мероприятия. Некоторое разнообразие вносил реквизит в виде вещественных доказательств: например, фотографии, на которых видно, что два полицейских ППС, производивших задержание, согласно обвинительному заключению,— это, в действительности, четыре омоновца.

Действие третье происходит в совсем уж камерной обстановке Замоскворецкого суда. Душно. Тесно. «Зрителей» пускают в количестве от 10 до 18 человек. Родственники добровольно уступают свое место в зале журналистам, чтобы о происходящем с их детьми, любимыми, братьями могли узнать все.

Семь месяцев люди в клетке, которых после амнистии осталось семеро, преимущественно молчали. Но вот их время пришло. На этой неделе завершился допрос обвиняемых, впереди — выступления в прениях и последнее слово. Что же рассказали суду обвиняемые о «преступлении», которое якобы совершили?

Ярослав Белоусов. В пять часов вечера народу стало много, было тесно, поэтому мы решили пройти через Лужков мост. Так мы прошли по Кадашевской набережной. Играли рок-группы, но потом музыка прекратилась, а митинг все не начинался. Тогда я решил пройти по Кадашевской набережной к Малому Каменному мосту. Я видел, как проводили задержания, как сотрудники полиции били людей. Я увидел девушку, которая подвернула ногу, наступив на какой-то непонятный предмет. Я подошел, поднял этот предмет и откинул его метров на пять в сторону, чтобы ничего подобного больше не случилось. В это время я почувствовал запах газа и увидел сзади сотрудников ОМОНа. Дальше мы встали, взявшись за руки, потому что сотрудники полиции брали всех. Спустя несколько минут меня повалили на пол, потом схватили за руки и за ноги и потащили в автозак.

Прокурор. Почему предмет, который вы кидали, попал в сотрудника полиции?

Белоусов. Я его не кидал и не попал в сотрудника полиции.

Прокурор. Почему вы вели себя агрессивно?

Белоусов. Я не вел себя агрессивно, я очень добрый человек (все в зале улыбаются).

Судья. Теоретически мог ли предмет, который вы кидали, попасть в сотрудника полиции Филиппова?

Белоусов. Я видел, как предмет упал на асфальт. Он не попадал ни в кого.

Степан Зимин. Я проходил рамки металлодетекторов, меня обыскали. В сумке у меня были паспорт и маска. Потом я был в маске. Я придерживаюсь леворадикальных анархических взглядов. И маска у нас — атрибут движения. Кроме того, представители ультраправых радикальных движений любят нас фотографировать на таких мероприятиях, поэтому мы закрываем лица. Но если бы это было запрещено, я бы никогда не надел маску. Мы прошли вперед, на Малом Каменном мосту образовалась давка. Мне удалось протиснуться ближе к оцеплению. Но там уже задерживали людей, я увидел, как на меня бегут омоновцы. Я попытался уйти в толпу, но один омоновец схватил меня за руку, повалил на землю, а второй ударил берцем в лицо. После этого один из них спросил, почему я в маске. Я свободной рукой снял маску, дальше меня проводили к автозаку.

Адвокат. Сотрудник полиции Куватов говорит, что вы в него прицельно кидали камень.

Зимин. Нет, я не кидал. Более того, у меня физической возможности не было чем-то кидать.

Прокурор. Я не понимаю, почему нельзя ходить с открытым лицом.

Зимин. Во время одного из таких мероприятий меня сфотографировали, а потом вывесили фото на одном из праворадикальных сайтов.

Судья. Как вы оцениваете случившееся?

Зимин. Если бы цепочку сотрудников полиции отодвинули, то ничего бы не было.

Алексей Полихович. Я придерживаюсь социалистических и антифашистских взглядов. Я студент РГСУ (факультет конфликтологии), интересуюсь всем, что происходит в стране, поэтому и пришел на митинг. На Малом Каменном мосту стало душно и тесно. Я прошел к сцене, потому что там было свободно. В этот момент я увидел, как полицейские бьют людей. Они били лежачих, просто сидящих людей. Откуда-то появились металлические заграждения — для людей это был единственный способ защиты от избиений полиции. Я это понял, и поэтому тоже стал держать один из таких барьеров. Я увидел парня впереди себя. Он ничего не совершал, но на него налетел ОМОН. Они таскали его по полу и били дубинками, я подбежал, схватил его за пояс, и спиной старался закрыть его от ударов. Я никого не бил. Омоновец Тарасов, которого якобы я ударил, если помните, на суде сказал, что физической боли не испытывал, и вообще предложил все забыть. По-моему, это лучше всего говорит о том, что ничего было.

Адвокат. Почему вы были в медицинской маске?

Полихович. В Москве, как и в других городах России, существует реальная угроза жизни левым и антифашистам. Существует реальный сайт, где ультраправые вывешивают наши фото. Поэтому я из соображений личной безопасности надел медицинскую маску.

Прокурор. Почему вы решили, что сотрудники полиции действуют неправомерно?

Полихович. Сотрудники полиции били людей.

Денис Луцкевич. Я впервые пришел на такое мероприятие. Пошел с друзьями из университета. Митинг все не начинался. И тогда мы решили вернуться назад к мосту, и я увидел следующее: сотрудники ОМОНа разбились на организованные группы и отправились избивать людей. Я наблюдал, как один из омоновцев отправил парня в нокаут, он секунд 30 был без сознания. Потом я видел девушку, которую схватил за волосы один из омоновцев. В это время меня тоже ударили три раза дубинкой по спине. Была суматоха, я никого не бил, ни с кем не дрался. Когда я пытался уйти, на меня набросилось несколько сотрудников полиции, они били меня по спине, а большая часть ударов пришлась в голову. Они схватили меня за руки и за ноги и потащили в автозак. Меня доставили в останкинское ОВД, составили протокол и отпустили. Я очень плохо себя чувствовал, поэтому отправился в институт им. Склифосовского, там мне оказали помощь.

Судья. Почему омоновец Троерин дал показания на вас?

Луцкевич. Он просто лжец. Я думаю, он дал такие показания, потому что работа для него важнее, чем честь, достоинство и судьба человека. Возможно, ему пообещали квартиру. Он дает на меня лживые показания. Сначала Троерин ничего не помнил, потом вспомнил даже то, что у меня немного оттопыренные уши.

Сергей Кривов. Я видел, как полицейские разбивались группами, подлетали к людям и били их, я видел, как летели предметы черного цвета, позже понял — это был асфальт. Но откуда он там взялся, я не знаю, асфальт на площади был цел. Я отступал лицом к ОМОНу, спиной к митингующим, и в это время уперся в барьеры. ОМОН бил нас, я держал барьер. В это время, когда меня стал бить сотрудник полиции, так получилось, что я взял дубинку. Потом я ее передал кому-то. Я уверен, что своими действиями никакой физической боли никому не причинил. После митинга, когда пошли первые задержания, я стал выходить с плакатами. Пикеты у СК проводились до 11 октября. В этот день ко мне подошли два сотрудника полиции и сказали, что меня надо допросить по «делу 6 мая». И я был задержан. Во время опознания свидетель Алгунов меня не опознал, он опознал человека с табличкой номер 1, а я держал табличку номер 2. Протоколы подписал, потому что посчитал, что ситуация не опасная. Ну не опознал же…

Андрей Барабанов. Ближе к 19.30 мы увидели, как группы ОМОНа нападали на людей. Давление вокруг нас усилилось, я потерял свою гражданскую жену, с которой пришел на митинг. Были действия, которые я могу объяснить как рефлекторные — от испуга. Я никого не хотел бить, и не уверен, что вообще до кого-то дотянулся. Потом меня схватили, потащили в автозак. Меня душили, били, в автозаке несколько раз ударили в пах. Потом меня вывели из этого автозака и отправили в другой. На нем нас доставили в ОВД «Тверской». Там я попросил вызвать скорую. Мне обработали травмы, зафиксировали их, но отказались госпитализировать, потому что перед этим поговорили с сотрудниками полиции.

Адвокат. Вы сбили с ног омоновца Круглова?

Барабанов. Я не сбивал никого с ног. Лузянина я не знал, но по результатам просмотра видеофайла могу сказать, что это Лузянин сбил с ног Круглова. Полиция била всех подряд, погромов не было, вину по ч. 2 ст. 212 не признаю. Я не мог сказать, ударил Круглова или нет, но на суде, когда Круглов сказал, что от меня не пострадал, я понял, что не бил его. Я не признаю вину по ч. 1 ст. 318.

Прокурор. Зачем вы кусали сотрудника полиции за ногу?

Барабанов. (В недоумении.) Не было такого.

Судья. Барабанов, когда у вас возникло состояние аффекта?

Барабанов. Когда меня ударили.

Артем Савелов. Я продвигался вперед, надавили сзади, я упал, оказался за оцеплением. Кто-то помог мне подняться, полицейский подбежал, по боку похлопал, и все. Повсюду бегали группы задержания. Я их пропустил, потом они подлетели меня задерживать. И задержали. Сзади сильно закрутили руки, я упал на колени, голова — в пол. Меня задерживал омоновцы, а не другие сотрудники. Они были в камуфляжной форме. Полицейского Гоголева, который говорит, что задерживал меня, я увидел на суде впервые. У Гоголева и Емельянова, якобы задержавших меня*, между собой даже нет согласованности. Противоречия в показаниях. Хоть бы договорились, что ли…

Адвокат. Показания свидетелей обвинения подтверждаете?

Савелов. Не подтверждаю, они меня оговаривают. Гоголев и Емельянов последовательно меняли свои показания, и я думаю, в этом есть умысел. Дальше мне сложно говорить, в СИЗО лечение не оказывается, я отказываюсь отвечать. Связки болят. (Савелов очень сильно заикается, но по версии обвинения, он выкрикивал лозунги оскорбительного характера.)

Александра Духанина. В какой-то момент демонстранты, стоящие впереди, стали быстро идти в сторону Болотной площади, и меня потоком также потащило вперед, вопреки моей воле. Я оказалась на набережной между сквером и рекой. Началась какая-то безумная суматоха. Сотрудники полиции в бронежилетах, шлемах и с дубинками стали врываться в толпу и задерживать первых попавшихся людей. При этом они напропалую наносили удары по всем, кто находился у них на пути. Мне стало страшно, фактически я оказалась в эпицентре всего происходящего. Я бегала среди людей, пыталась найти место, где можно укрыться. Мне было трудно сконцентрироваться, возможно, я плохо осознавала, что делаю, и сейчас нечетко помню все свои действия в тот момент. Если бы у меня была какая-то цель: с кем-то драться, кому-то сопротивляться, куда-то прорываться, что-то ломать, крушить или громить — я бы так не металась, а действовала бы целенаправленно. Несколько раз сотрудники ОМОНа пытались задержать меня, но я убегала и пряталась в толпе. Не знаю, за что они хотели меня задержать, может из-за того, что бегала туда-сюда и мельтешила у них перед глазами, но я их боялась и злилась на них. Спустя какое-то время я стояла и думала, как мне можно выбраться из этого ада, и в этот момент ко мне сзади подошел омоновец и схватил меня за горло, приподняв от земли, и потащил в таком положении к полицейскому автозаку. Мне трудно было дышать, я не только никак не могла сопротивляться этому захвату, но даже не могла его ослабить. <…> Я рассказала всё, что считаю нужным, дополнить мне нечего, и поэтому ни на какие вопросы других участников процесса и суда отвечать не желаю.

*Адвокат Муртазин представил в суд справку из ГУ МВД Москвы, согласно которой Савелов действительно не входит в число людей, которых задержали Гоголев и Емельянов. Однако судья Никишина отказалась приобщить ее к делу.

P.S. В Замоскворецкий суд, конечно, ходят не только по «болотному делу». Вот настоящая драма маленького человека. Пожилая женщина не попала в суд, потому что забыла взять с собой паспорт. Она хотела увидеть сына, которого судят за «хулиганку». Состав преступления: пришел пьяным в церковь. Зрители «болотного дела», помогли ей настолько, насколько это было возможно, — несколько человек прошли в зал заседаний, где судили ее сына, и сообщили ему, что с мамой все хорошо, ее просто не пускают.