В левых рядах не утихает спор об отношении к религии и Церкви. Этот спор имеет несколько слагаемых: 1) атака оппозиционных политических сил на Русскую Православную Церковь (РПЦ) и необходимость как-то позиционировать себя в этом процессе; 2) неоднократные шаги по сближению с Церковью ряда левых лидеров (постоянная линия Геннадия Андреевича Зюганова и последовательная тактика/стратегия Сергея Ервандовича Кургиняна), что вызывает критику части левых; 3) однозначность решения религиозного вопроса классиками левой мысли (Марксом, Энгельсом, Лениным).

Рискну изложить свое понимание вопроса. Начну с конца — с философии марксизма. Не питаю иллюзий, что найдется много людей, которые прочитают этот длинный и нудный экскурс, но, думаю, для кого-то в нем будет ценное зерно — или хотя бы точка для полемических рефлексий. Опыт общения с «чистыми» марксистами меня, увы, убеждает, что разговор о христианском коммунизме им не нужен — они ощетиниваются набором фактов о «мракобесии», «реакционности», «продажности», «непросвещенности» Церкви. Я предлагаю не эти факты обсуждать, а размышлять о перспективах в свете истории левой мысли.

1.Классики о религии

Каждый, кто изучал левую мысль всерьез, понимает, из каких источников складывался атеизм Маркса и Энгельса. Оба они в юности были вполне не чужды религии, а Энгельс даже постоянно искал путь к обновлению своей веры (он прошел через мистицизм, через супернатурализм, через религиозный рационализм и др.). Формирование учения Маркса и Энгельса невозможно понять без младогегельянства, которое расходилось с самим Гегелем и особенно с правым (консервативным) гегельянством именно в вопросе о религии. Само младогегельянство оформилось после философско-критического исследования Священного Писания, выполненного Давидом Фридрихом Штраусом.

Лидер младогегельянцев Бруно Бауэр (очень сильно влиявший на Маркса) пошел в полемике с Гегелем очень далеко: он не только считал религию пройденным этапом истории Духа, но и полагал, что именно религия сдерживает Дух, она — главная сила отчуждения (вот в моем произвольном изложении появляется ключевое гегельянское понятие, из которого, как из брошенного семени, будет расти марксизм). Бауэр заменил Абсолютный Дух на самосознание, а врагом истории объявил все, что сдерживает самосознание — прежде всего, религию. Людвиг Фейербах (вышедший из младогегельянства) оформлял и развивал эти антирелигиозные идеи. Но на место самосознания он уже поставил человека целостного, в полноте его опыта. Это и был переход от идеализма к антропологическому материализму. Кстати, Энгельс, например, этот переход не сразу заметил. И здесь же — неотрывно от антропологической критики религии — Фейербах вступил на путь «богостроительства», заявив о необходимости новой религии — религии человека (он считал, что образ бога — это отчужденные качества самого человека). Этот поворот, по-видимому, еще не впечатлил Маркса, но впечатлил его второй шаг Фейербаха: сама философия, сводя все многообразие человеческой жизни к разуму, есть сила отчуждения, отчуждающая человека от полноты жизни. Таким образом, критика религии перешла в критику философии (речь, конечно, шла преимущественно о немецкой классической философии, немецком идеализме), и марксизм принял этот тезис.

Маркс и Энгельс выступили против своей первоначальной платформы. Марксизм был преодолением философии, как и преодолением религии. Но главное, освоив антропологический принцип, Маркс и Энгельс пошли дальше: они увидели, что вовсе не духовные системы (философия или религия) есть главные силы отчуждения, а материальные обстоятельства, те реальные отношения, в которых человек находит себя в мире. Я хочу обратить внимание на то, что атеизм основателей марксизма исходит не из онтологических рефлексий (сотворен мир или не сотворен? что есть первоначало? и т.д.), а из исследования отчуждающих сил. Религия постольку чужда классикам, поскольку она стоит на пути свободного саморазвития человека. Теперь задайтесь вопросом: а так ли однозначно отношение религии к духу? Разве, скажем, не достигали духовных высот религиозные философы? Разве не были гениями, скажем, Достоевский и Блок? Но дело даже не в этом: в марксизме религия перестает быть основной мишенью критики, поскольку главной отчуждающей силой являются материальные отношения. Уже на первом этапе — объективно (при самой жесткой риторике) — отношения между коммунизмом и религией сглаживаются по сравнению с отношением левого идеализма (младогегельянства) к религии. Религия для Маркса есть сила отчуждения, но главным врагом она не объявлена. Она вообще с этого момента мало интересует Маркса и Энгельса — они больше заняты критикой философского идеализма (а отчасти и спекулятивного мышления как такового!). Возникает, кстати, вопрос: левые и сегодня хотят сохранить режим информационной войны с идеализмом?

Ленин относился к религии более воинственно, нежели Маркс. Он ненавидел не только «поповщину», но и любые «отзвуки» религиозности. Ленин критиковал даже попытки развивать фейербахианский подход (конструирование религии человека), а занимавшегося рефлексиями на эти темы Луначарского обвинил, например, в том, что тот «примыслил себе боженьку». Я знаю, как греет воинствующих атеистов ленинская позиция, но давайте задумаемся вот над чем: ведь по уровню сложности, глубины Ленин здесь ниже Маркса. Он гениально развил теорию капитализма, создал блестящую теорию революции (поверенную практикой). У Ленина масса блестящих политических и экономических идей. Но ленинский атеизм есть шаг назад по сравнению с атеизмом Маркса, потому что в нем более всего проступает личное, эмоциональное отношение к «поповщине». Мы понимаем, в чем его глубокий смысл: Ленин делал Революцию, а Церковь была для него силой реакции. Но неужели мы считаем, что Ленин дал бы выход своим личным счетам с «поповщиной», если б Церковь оказалась на стороне коммунизма? Он не мог себе представить такой коалиции (просто в силу теоретической непроработанности этих вопросов), для него религия есть реакционная сила согласно законам истории. Но ведь и крестьянство было для него сначала реакционной силой, не так ли? И он встал на сторону крестьянства. Сегодня, имея опыт католического социализма как реальной политической силы, мы все еще можем повторять ленинские хлесткие определения: «поповщина», «боженька» и т.д.? Как мне представляется, ленинское противоречие с религией уходит в историю — мы это видим на практике! И если бы сталинский курс в отношениях с РПЦ был продолжен, еще неизвестно, на чьей стороне стояла бы Церковь сегодня и распался бы СССР или нет.

2. Религия — «ложное сознание» или Великая Правда?

Конечно, сказанное еще не снимает главных оснований в противоречиях между коммунизмом и религией. А главные основания — в том, что религия, согласно классическому марксизму, отчуждает сознание и сдерживает духовную свободу. Она есть власть прошлого над настоящим. Однако это утверждение не находится в ядре даже классического марксизма, т.е. марксист, по моему глубокому убеждению, может принимать или не принимать эти суждения, оставаясь марксистом по базовым принципам. Ведь далеко не все из того, что говорили Маркс и Энгельс, мы сегодня разделяем. Левые разделяют основные, фундаментальные принципы марксова учения об обществе.

Но можно подвергнуть анализу и сам подход к религии как форме отчужденного сознания. Я не хочу заниматься опровержением этой концепции (по сути, концепции Бауэра — Фейербаха, а не Маркса — Энгельса), а хочу лишь очертить контуры проблемы, те ее аспекты, которые меня лично заставляют быть крайне осторожным в суждениях о религиозном сознании.

Следуя младогегельянско-фейербахианско-раннемарксистской мысли, религия есть ложное сознание потому, что она дает неверное направление нашей сознательной жизни. Из чего делается вывод, что это направление неверное? Прежде всего, исторически религия сдерживала научную пытливость. Это правда, но ведь сегодня этот фактор уже не играет такой роли. Да, есть мракобесы от религии, которые и дарвинизм, и большой взрыв, и прочие фундаментальные концепции воспринимают как покушение на веру. Но всем понятно, что это мракобесы, и такие мракобесы выступают не только от Церкви. Псевдонаука, которая выдвигает альтернативные теории (альтернативная история, альтернативная теория антропогенеза и т.д.), гораздо страшнее религиозного «мракобесия». Но ведь немало в мире просвещенных христиан, мусульман, буддистов, которые понимают, что все современные научные поиски никак не затрагивают веру. Дело в том, что христианская картина мира открывает путь для науки. Дохристианские, нерационализированные верования всю природу наделяли магическими силами, одухотворенностью, присутствием мистических сущностей. Христианство (как и другие развитые религии) делает Абсолют трансцендентным — оно освобождает природу от непосредственного присутствия непознаваемых сил. Познавая природу, мы познаем замысел Творца, но вовсе не вторгаемся в его таинственную сущность. Этот ход мысли весьма вдохновлял многих ученых-христиан. «Мракобесие», по сути, есть остановка на стадии магизма, когда трансцендентность Абсолюта просто не понимается ни умом, ни чувством, а дерзания ученых в изучении останков собственных предков воспринимаются как покушение на Истину. «Мракобесие» противоречит духу религии, который просто утверждался очень медленно — в силу диалектики исторического процесса.

Символ веры не мешает изучать природу и общество, а в каком-то смысле именно символ веры оберегает научный поиск от посягательств «мракобесов».

Собственно у науки (специальной науки) нет противоречий с религиозным миропониманием, но ведь у философии эти противоречия вроде бы есть! ВЕРА в Бога противоречит установке на свободный философский поиск. А вот Николай Бердяев, например, утверждал, что вера открывает путь к свободе духа. Не то чтобы для меня Бердяев такой большой авторитет, просто к этому вопросу материалисты часто подходят упрощенно.

Вере в Бога противопоставляют атеизм. Последний может быть и вполне религиозным (вера в любую картину мира без божества), и светским. Когда выдвигаются претензии к религии, речь идет о светском атеизме. Атеистические убеждения основываются, как правило, на следующих идеях: 1) кантовская критика схоластических доказательств бытия Божия, 2) «Я не нуждался в этой гипотезе» (раз можно строить картину мира без Бога, то зачем «умножать сущности»?), 3) мы ничего об этом не знаем, так давайте и не будем об этом говорить (условный атеизм — агностический атеизм). Обращаю внимание на то, что все эти аргументы принадлежат сфере чистого рацио, т.е. не являются собственно марксистскими (марксизм отвергает чисто спекулятивное познание, выдвигая на первый план опыт и практику). Глубоко изучив рациональную критику веры, не мешает обратиться к тому многообразию фактов, которые дают доступ к опыту веры. Я имею в виду, что существует не только сухой постулат «Бог есть», но и живой, сложный религиозный опыт. Если читать Библию для того, чтобы выискивать алогизмы, то никогда не вырваться из когнитивного примитива. Писание, Предание, религиозное искусство (между прочим, весьма интересовавшее молодого Маркса), литургия, оцерковленный быт — это великий опыт, организующий мир, в котором жила и живет значительная часть человечества. И следует понять, что схоластическим рассуждениям рационального атеизма противостоит не богословская схоластика (как наивно думают некоторые атеисты), а именно целый мир опыта. Каждый, кто попытается его понять, найдет великие духовные сокровища и объяснение, почему люди верят в то, что кажется опровергнутым/недоказуемым. На словах это объяснить сложно, но смею утверждать, что почти каждый человек, глубоко проникающий в мир веры, перестает ссылаться на атеистические доказательства с таким неистовым убеждением. Хотя бы потому, что мир религиозного опыта в духовном плане намного глубже, чем рационализм. Это обнаруживается почти сразу. Вот в этом грандиозном опыте Бердяев и находил гораздо большую свободу, нежели в рациональном познании.

Хочу напомнить и о том, в какой глубокой внутренней связи находятся коммунизм и христианство. Дело не только в христианской этике любви к ближнему, не только в социальных идеалах общинности, соборности, нестяжательства. Христианская проповедь равенства всех людей и устремленность к всемирному Спасению — это предельные основы философии коммунизма. Кроме того, христианская историософия во многом близка историософии марксистской (особенно это относится к хилиастической историософии): история предстает как закономерный процесс сражения зла и блага, имеющий вектор к освобождению духа и плоти из пут тьмы в конце исторической эры.

Существуют ли реальные основания говорить о преемственности русского коммунизма по отношению к русскому православию? Для русских родная земля была духовным центром мира, средоточием исторического смысла — потому, что «Третий Рим» выступал как катехон, последний оплот христианских ценностей (противостоящий католической ереси и мусульманскому игу). Так ли это было на самом деле, можно бесконечно спорить. Лично я считаю, что в народных социальных структурах, наивных верованиях, а также в моральном духе русской интеллигенции (Золотого, 19-го, века), действительно, удерживался христианский каркас — тот образ жизни и мысли, который связан с Нагорной проповедью. Но ведь в историческом процессе крайне важен фактор самосознания: русские ощущали свой мир как катехон — град удерживающий, т.е. всегда стремились беречь и нести миру свет любви и правды. Это специфическое самосознание (и образ жизни, тип культуры, на мессианском сознании основанные) и создало предпосылки для коммунизма в России. И в XX столетии Россия была градом удерживающим — оплотом всечеловеческих ценностей (как бы ни была мрачна реальность, Советы до последнего не разрывали связь с идеалами любви, общинности, Спасения, исторического прорыва, единства рода человеческого).

Все это прекрасно понимают Геннадий Андреевич Зюганов и Сергей Ервандович Кургинян. Потому они идут на сближение с Церковью. Этого никогда не поймут Удальцов, считающий долгом защитить «Пусси Райот», а не оскверненные храмы, или те странные молодые леваки, которые льют масло в огонь информационной войны против РПЦ. И ведь нет ответа на вопрос: зачем? Не затем ли, чтобы разорвать эту связь, выстроенную не без труда, выстраданную через всю трагическую историю прошлого века? Не обязательно быть верующим, чтобы видеть объективную связь между коммунизмом и христианством. Конечно, Ленин, Троцкий, Дзержинский и прочие не были православными, но русский коммунизм как реальность создавался на почве именно тех, христианских по духу структур (социальных и ментальных), хранимых народом и интеллигенцией.

3. ЗАЧЕМ?

Один из аргументов против сближения левых с Церковью заключается в том, что в РПЦ торжествует идеология антикоммунизма. Предлагаю отнестись к антикоммунистическим репликам церковнослужителей и иерархов с максимальной терпимостью. И вот почему. Для последовательного христианина смысл истории сконцентрирован в Церкви, именно в ней, а не в народе. Впрочем, христианское сознание и не отрывает Церковь от народа. Но вся история — это самостояние, испытания и укрепление Церкви в океане вселенских бурь. Церковь — тот корабль, что плывет к Спасению. В Ней держится миссия человека, Она противостоит злу. Период, когда на Церковь обрушились страшные гонения, когда подвергалась она хуле, когда повсюду звучала проповедь атеизма, — этот период для христианина есть катастрофа. Это не значит, что христианин не может видеть здесь промысел Божий, но это не отменяет катастрофы, величайшего катаклизма в истории РПЦ. У Церкви к коммунизму есть крупный исторический счет. И основан он не на личных лишь судьбах духовенства (хотя и этого довольно), а на христианской историософии, христианском понимании Правды. Задача левых состоит в том, чтобы принять этот счет (можно указывать в ответ на недостойное поведение тех или иных иерархов или даже всего духовенства, но это не оправдывает борьбы с Церковью — Невестой Христовой). И, приняв, твердо заявить, что это был мрачный эпизод, заслуживающий осуждения, но не свидетельствующий о каком-то сущностном качестве коммунизма. Ведь и феодальные государи иной раз гнали Церковь, и внутри капитализма, наверное, история отношений власти и Церкви не безоблачна. Нужно признать эту катастрофу и двигаться дальше: этот эпизод вовсе не означает, что посткапиталистические отношения и новый способ производства непременно связаны с ущемлением Церкви. А точнее, они никак не связаны.

Но зачем же сегодня разворачивать столь острую критику Церкви? Во-первых, когда все уже признали, что открыта информационная война, стоило бы десять раз подумать, прежде чем бросаться в этот фронт. Во-вторых, многие леваки потому так беснуются, что твердо ощущают беззащитность Церкви на этом поле. Если о. Всеволод Чаплин что-то нехорошее скажет о большевиках, это еще, конечно, не ответ. Но если завтра Церковь и впрямь откажется от своей смиренности (как в бессмертном фильме Эйзенштейна: «Буду таким, каким вы меня называете! Грозным буду!»), то мало не покажется ни рядовым левакам, ни офицерам информационной войны. И мы получим такой удар по левой идее, что «комсомольцам» уже незачем будет держать ответ перед своими партиями. Говорю так потому, что хорошо знаю, каким реальным авторитетом РПЦ пользуется у простого народа — главных избирателей левых. Не потому ли Церковь так осторожна, что она глубже оголтелых антицерковников понимает провокационный смысл игры?

Что же не устраивает современных левых в РПЦ? Нравственная небезупречность духовенства? Но не самой ли Церкви решать эти вопросы? Зачем сейчас туда лезть, зная, как несовершенны все структуры нашего общества и не представляя реально, в какой именно степени духовенство небезупречно? А ну как оно куда менее коррумпировано, чем верхушки левых (и тем более правых) партий? И ведь знают, что коррумпированы — и все равно лезут с нравственными императивами к Церкви!

Ставят вопрос о сращивании государства и РПЦ. А что — можно Медведеву запретить со свечкой стоять? Можно Путину запретить выражать свои религиозные пристрастия? Нет, нельзя. Но зачем, говорят левые (вторя Собчак и прочим), Патриарх открыто поддержал Путина? Но опять же — этот вопрос пусть Церковь решает внутри себя. Мы-то что за компетентные лица, чтобы решать, что Патриарх вправе, а чего не вправе?

А вот по поводу реальных фактов сращивания, по поводу «Основ православной культуры», реституции («передачи церковных ценностей»), каких-то налоговых льгот — пожалуйста, можем дискутировать! Но ведь вместо этого льются ушаты грязи, оскорбляющие уже всех — верующих и неверующих. Просто испытываешь чувство стыда от воцарившегося хамства и невежества! По-видимому, «товарищи» всерьез полагают, что существует угроза для светского государства… В момент, когда реальнее всего угрозы для государства как такового. Государство Российское гибнет на глазах, а коммунисты все твердят, что оно недостаточно светское.

Получается, что внутрицерковный антикоммунизм, имеющий основания в нашей небезупречной истории, так сильно обидел коммунистов, что они не только отплевываются от Церкви, но прямо-таки плюются в ее сторону. Еще раз спрашиваю: зачем? Чтобы усилить церковный антикоммунизм? Чтобы на деле проверить, что сильнее в народе — коммунизм или православие? А может, стоит уже не рвать душу народную в разные стороны, а осуществлять синергию?