Пишу очень небесспорные полемические заметки, которые могут вызвать и непонимание, и несогласие, и отторжение. Что ж — дело привычное. Поспорим, как говорится.

Я не адвокат, но по долгу журналисткой работы не раз сталкивался с этим своеобразным племенем.

В ноябре 1987 года я опубликовал в «Правде» фельетон «Коммерсант разбушевался». Один из его героев тут же подал на меня судебный иск о защите чести и достоинства, требуя опровержения и компенсации «морального вреда». Но не это удивило. А то, что я услышал от редакционного юриста (работал по договору), приставленного меня защищать.

— Все, парень, ты прокололся. Два года колонии тебе обеспечены.

Это был недвусмысленный намек на то, что я должен ему хорошо заплатить, и тогда он спасет меня…

С тех пор я и почувствовал: адвокаты — это особое племя, для которого главное — деньги. Нет, официально и для СМИ они говорят, что для них главное — защита своего доверителя. Но в подстрочнике, в подкорке у них всегда деньги.

Объективно адвокат заинтересован, чтобы его подзащитный был арестован. Тогда на него можно нагнать больше страха и заломить несусветный гонорар, который он получает ежемесячно. И чтобы следствие длилось максимально долго.

«Дело Тамары Рохлиной», которую генпрокуратура прессовала в СИЗО полтора года, требуя «признательных показаний», лишний раз утвердило меня в выводах.

И самая моя первая газетная заметка называлась: «Так ли надо защищать Тамару Рохлину?»

Мне казалось странным, что ее адвокаты требовали скорейшего суда над ней и не заикались о том, что эту больную женщину, надо, прежде всего, отпустить на свободу под подписку о невыезде — к больному 14-летнему сыну Игорьку, пожизненному инвалиду 1-й группы.

Это же ежу понятно: согласно неписанному закону, если человека по подозрению хоть в переходе улицы на красный свет светофора сразу упрятали в СИЗО, значит, ему будут «шить дело», чтобы посадить. Значит, есть заказ.

Тамаре Павловне изменили меру пресечения, когда закончились отпущенные законом 18 месяцев, и держать ее в СИЗО больше было нельзя.

Когда за 40-секудную пляску на амвоне Храма Христа Спасителя с обращением «Богородица, Путина прогони!» арестовали трех участниц группы «Pussy Riot» из четырех или пяти, стало ясно: им светит реальный срок. Значит, есть заказ.Тут уже все шутки в сторону.

Значит, тактика защиты должна быть направлена на то, чтобы максимально осложнить работу следователя и всеми способами добиваться освобождения подзащитных из-под стражи.

На мой взгляд, надо разделять две вещи: панк-молебн, как политическая акция против «любовного экстаза» Патриарха Кирилла с г-ном Путиным и тактика защиты в суде.

А что любит наш самый гуманный суд в мире? Раскаяния и признания вины. Хотя бы косвенного. Хотя бы полупокаяния. Это у них называется «началом исправления преступника».

Если статья «хулиганская», да еще с примесью религиозной вражды, то уже никакой политики в показаниях и речах арестанток не должно было быть, мне думается.

А «Пусcи» словно специально дразнили гусей. Настаивали на политической подоплеке своей акции, говорили, что никогда не будут просить г-на Путина о помиловании. И наотмашь лупили Патриарха за его сращивание со светской властью.

Братцы, мои! Это все могло «иметь место», если бы мы жили в правовом демократическом государстве с независимым правосудием, влиятельным гражданским обществом и парламентским контролем всего. А у нас авторитаризм, абсолютная несменяемая наследуемая монархия, где суд призван исполнять волю царя-батюшки.

И так — сверху донизу: областной суд ублажает губернатора, городской — мэра, главы городской администрации и т.д.

По всем независимым соцопросам, судам не доверяет более половины граждан. Настолько они продажны. Иначе и не может быть в одном из самых коррумпированных государств мира, каким стала Россия за последние 10-12 лет.

С тех пор, как после передачи дела в суд защитой Тамары Рохлиной занялся адвокат Анатолий Кучерена, я прочел он нем немало газетных статей и интервью с ним. Запал в душу ответ на один каверзный вопрос. Передаю по памяти.

— Вас называют известным адвокатом, но ведь вы не выиграли ни одного громкого процесса. Сплошные проигрыши.

— Может, и не выиграл. Но ни один из моих доверителей не сел в тюрьму.

Комментарии нужны?

Почему захолустный Наро-Фоминский суд дал восемь лет вдове генерала за убийство, которого она не совершала? Причин немало: тут и заказ «семьи», и стремление покрыть настоящих убийц и спрятать заказчиков, и ее резко политизированное «последнее слово».

Она не могла и не должна была признаваться в убийстве, которого не совершала. Это бесспорно. Но ее выступление, которое напечатал ряд СМИ, суд просто перепугало. Оно показалось ему бунтарским и едва ли не призывающим к свержению существующего режима.

После отказа Е. Самуцевич от своих политизированных адвокатов и вступление в дело И.Хруновой последовал блестящий финиш: освобождение ее прямо в зале суда и условный срок. А что изменилось? А то, что последнее слово этой девушки было сбалансировано. В нем присутствовало и некое покаяние перед верующими, и не было «большой политики», нападок на Патриарха и президента Путина. И главное — упор на то, что она была выведена из помещения Храма еще до исполнения панк-молебна. То есть никакого действия не совершала, хотя и была готова к нему.

А их всех судили оптом, без определения конкретной вины каждой. Но так не должно быть…

Помню, в первых репортажах после арестов М.Алехиной, Е.Самуцевич и Н.Толоконникой утверждалось, что они отрицали свое участие в панк-молебне, и идентифицировать их было очень трудно.

Все трое в масках-балаклавах, в бесформенных сарафанах и колготках. Голоса тонули в общем гуле, и чего-то там за 40 секунд они успели спеть — непонятно. Независимые эксперты установили — только первый куплет.

Кто надоумил девиц признаться, что это были они? Для меня загадка. И таких немало.

Вот Екатерина Самуцевич сейчас на свободе, и может делать любые политические заявления…