«Самая большая ошибка — пренебречь русскими. Посчитать русских слабыми. Обидеть русских. Никогда не обижайте русских. Русские никогда не бывают так слабы, как вам кажется», — предостерегает земляков чеченец, известный петербургский писатель Герман Садулаев в своей новой книге.

Лауреат многочисленных российских премий, он сегодня персона нон грата в Чечне. На днях представил в «Буквоеде» «очерки политической истории Чеченской республики» с говорящим названием «Прыжок волка». Книга рассказывает о том, как чеченцы «достигли своей исторической цели» — построили «национальное государство». «Правильный баланс интересов достигнут. Правильный для чеченского государства. Остается вопрос: а что получила Россия? У меня нет ответа на этот вопрос», — откровенно пишет Садулаев. «МК» в Питере» побеседовал с писателем о непростых отношениях между двумя народами.

— Конфликт между русскими и чеченцами обостряется. Все чаще происходят стычки на улицах…
— Пропасть не так уж велика. Не сбрасывайте со счетов социальный фактор. У русских не складываются отношения именно с теми чеченцами, которые только сейчас приезжают в Москву или Питер из Чечни. Это дети богатых родителей. Но простых, обычных чеченцев русский народ даже не знает.

— То есть сейчас в Москву или Петербург приезжают только богатые чеченцы?
— Да, отпрыски богачей. А в Чечне, если ты богат — значит, связан с властью. То есть в Россию приезжают дети чеченской элиты. Они воплощают в себе все худшие черты российской «золотой молодежи» — вседозволенность, безнаказанность, распущенность. Это мажоры, сами они еще ничего в этой жизни не сделали. Но уже сейчас ведут себя так, словно весь мир принадлежит им. Проблема не в чеченцах и не в дагестанцах, а в мажорах. Просто кавказские мажоры — самые наглые. Этакое быдло на «кайенах». Было три волны миграции с Северного Кавказа в Россию. Первая — советская, тогда приезжали нормальные люди, которые хотели учиться, работать. Таким был я, таким был, например, ученый Саламбек Хаджиев, член Российской академии наук…

В СССР не было проблем с чеченцами, потому что тогда в Москву и Ленинград ехали наиболее образованные, интеллигентные представители нации, те, кто хотел учиться и получить профессию. С советскими чеченцами и их детьми нет и не было никаких проблем, уверяю. Они не стреляют в воздух, не режут баранов на площадях и лезгинку танцуют так, что это никому не мешает. Это нормальные горожане. Вторая волна миграции была в девяностые годы — в Россию хлынули этнические банды. Но к сегодняшнему дню мало кто из их членов остался в живых, их всех давно перебили. Третья волна идет сейчас — это волна мажоров, приезжают те, чьи папы имеют много денег.

— Если они так богаты в Чечне, то что ищут в Москве?
— Развлечений. Конечно, формально они едут в Россию учиться — это сейчас такие понты. Но мало кто по-настоящему вгрызается в образование, как это делали мы в советское время. Зачем? «Папа даст денег — я открою бизнес». А вот погулять!.. Ведь в Чечне «погулять» трудновато.

— Чем обеспеченному молодому человеку можно развлечься в Чечне?
— В мечеть можно пойти.

— А еще?
— Еще раз в мечеть пойти. В Чечне для чувственных наслаждений почти нет места. Нет дискотек. Кадыров сделал так, что сейчас и выпить негде. С девушками сложно знакомиться. Да и как напьешься — у всех на виду? Родители отругают за плохое поведение, отнимут ключи от «порше». Россия же манит соблазнами — здесь и развлечений масса, и от родни можно спрятаться. Что касается соблюдения законов, то у себя на родине, в Чечне, мажоры ведут себя так же, как и в России, — сбивают людей на машинах или оскорбляют ни за что. Их жертвам из числа простого населения в этой ситуации остается только наматывать слезы на кулак.

— Как в России бороться с выходками кавказских мажоров?
— К хамам на крутых машинах с крутыми номерами надо применять режим нулевой толерантности. Сейчас полицейский старается не связываться с нарушителем на дорогой машине. Думает: «Вот зацеплюсь за него — окажется чей-то знакомый, мне же потом и попадет». Чтобы эти крутышки были скромнее, надо дать полицейским негласную политическую установку — давить их. Давить силой.

— То есть чеченская элита понимает только силу?
— Мажоры любой национальности не понимают другого разговора с ними, кроме как с позиции силы.

— Если назревает конфликт, как вести себя тем, кто не обладает силой? Девушкам, например.
— Мажоры непредсказуемы в своем поведении, не руководствуются нормами человеческого общежития. Поэтому по возможности девушке лучше избегать всякого контакта.

— Обстоятельства практически всех конфликтов с чеченцами, о которых писала наша газета, характеризуют их как далеко не мужественных персонажей: они могут напасть группами на одного, применить нож против безоружного, ударить или выстрелить в спину…
— Это не в правилах нормального мужчины вообще. Во времена моего детства и юности, которые я провел в Чечне, такое поведение было редкостью.

— Сейчас в Чечне мужчины носят с собой ножи?
— Только уполномоченные сотрудники силовых органов. Никто другой не будет носить с собой нож. Сейчас в Чечне все боятся, что их могут схватить и обвинить в терроризме, причастности к террористическому подполью. Ношение ножа было в национальных обычаях. Но сейчас Чечня совсем другая. Совсем. Есть опричники, наделенные правами, поставленные над жизнью и смертью, и есть простой народ. Он сидит дома и боится. Русские горожане никогда не познакомятся с обычными чеченцами. Потому что те не могут себе позволить потратить даже несколько тысяч рублей на то, чтобы приехать в Москву и посмотреть Кремль. Обычные чеченские парни вели бы себя здесь по-другому, нормально.

— Остались ли сейчас в Чечне русские?
— В основном только чеченцы, Чечня сейчас — моноэтническая территория. Русских около трех процентов, а было около тридцати. Из вновь прибывших русских — работники, вынужденные приезжать в командировки.

— Каково истинное отношение, как вы говорите, простого народа в Чечне к русским?
— Простые люди не озабочены национальным противостоянием, они заняты тем, что выживают. Работы мало, денег мало. Может быть, они имеют какое-то свое мнение по разным вопросам, но высказываться сейчас опасно, лучше придерживаться общеполитической установки. Многие люди из простого народа — это искренне верующие мусульмане. Например, мои односельчане (Герман — уроженец села Шали. — Ред.) строго следуют всем правилам и заповедям, не пьют, не курят, это очень нравственные люди, хорошие главы семейств. Отношение чеченцев к русским всегда было сложным, еще с царских времен. Я бы не сказал, что оно прямо враждебное. Никуда мы друг от друга не денемся, пять раз в истории чеченцы и русские были вместе в составе одного государства, так что это уже судьба. Кадыров, при всех своих недостатках, понимает это. А простое население поддерживает курс правящей партии и колеблется вместе с ним.

— Как Кадыров демонстрирует свою расположенность к русским?
— В Чечне нельзя обидеть русского. Рамзан Ахматович сгоняет народ на субботники чистить русское кладбище или, допустим, строит для приезжих русских большие, самые лучшие дома, квартиры. Он как бы нарочно пытается показать свою лояльность к русской идее, к людям русской национальности. Если где-то в Чечне на бытовом уровне встречаются случаи антирусской дискриминации и это доходит до Кадырова, он жестко все пресекает. Но русские никогда не приедут в Чечню, какие дома ни построй. Потому что русские не могут жить как национальное меньшинство, пусть даже оберегаемое и взлелеянное властью. Русский должен чувствовать себя хозяином на земле. А в Чечне ему предлагают позицию гостя — защищаемого, но гостя. Это не для русского человека.

— Какова ситуация с ваххабизмом?
— Он в глубоком подполье, вытеснен из политической жизни. Его больше в Дагестане, чем в Чечне.

— Вернемся к конфликтам с чеченской молодежью в России. Сегодня Кадыров резко изменил политику, заявил, что больше хулиганов не поддержит. Раньше Чечня никогда не шла против своих. Что изменилось?
— Проснулось русское национальное самосознание. Раньше действительно подобного не было. Чечня всегда защищала своих. Если происходили какие-то конфликты с чеченцами, уполномоченный по правам человека в Чечне Нурди Нухажиев выезжал с бригадами политподдержки и разводил тему, что, дескать, «наши ребята» ни в чем не виноваты, их оболгали, и «эти русские во всем виноваты».

— Куда смотрел же так уважающий русских Кадыров?
— Не знаю, почему Кадыров не присмирил своего зарвавшегося пса. В тот период только я один, кажется, публично говорил, что представителей чеченской молодежи, которая ведет себя в России по-хамски, надо приструнить, что надо заставлять их соблюдать нормальные правила поведения. Но меня объявили в Чечне предателем и неформально закрыли въезд в страну. Все изменилось после «Манежки» (акции протеста националистов и футбольных фанатов на Манежной площади. — Ред.). Потому что «Манежка» немного напугала Кремль. Чеченская политика определяется в Кремле. Так что немного напуганный Кремль дал по башке Грозному — там ведь нормальное руководство, послушное. Риторика властей Чечни сменилась — теперь «своих» и «перевоспитывать», оказывается, можно.

— Ваша мама была терской казачкой, а отец — чеченцем. Расскажите, как они познакомились?
— Мама и папа учились в одной школе в селе Шали. В то время там жили терские казаки. Мама другой родины, кроме Чечни, и не знала. Терские казаки сохраняли на этой земле свою культуру, обычаи, там были могилы их предков. Отношения между народами были сложными, но казаки и чеченцы друг друга понимали очень хорошо, потому что у них были, в принципе, одинаковые жизненные установки, они были одной кавказской этности. Чеченец лучше понимал казака, чем русского. Мама и папа полюбили друг друга, но их семьи к таким бракам относились с подозрением. Зато интернациональные союзы поддерживало советское государство!

Папа прошел путь от комбайнера до директора крупного совхоза. Мама работала учительницей в школе, она не видела себя в роли просто домохозяйки. На территории Чечни произошла огромная трагедия — геноцид терского казачества, оно перестало существовать. Это был длительный геноцид — многие были физически истреблены еще в Гражданскую войну, еще больше людей покинули свою родину в последующие годы и рассеялись по всему миру (в начале девяностых годов терские казаки подверглись этническим чисткам со стороны дудаевского режима. — Ред.). Моя семья выезжала в Новороссийск к родственникам, но затем родители все равно вернулись в Шали. Там была их родина, их всегда тянуло в Чечню.

— Какой город своей родиной считаете вы?
— Мама умерла, отца я перевез в Россию лечиться, так что сейчас в Чечне у меня только двоюродные братья. Я давно считаю своей родиной Петербург, в который я приехал в 16 лет.