Закон божий нужен государству вместо закона человеческого, потому что государство не всегда может сформулировать этот человеческий закон здесь и сейчас, либо его деятельность связанна с таким количеством прецедентов по отклонению от этого человеческого закона, что единственной подпоркой для него оказывается Закон божий.

Мы продолжаем наши диалоги о религии и потому, что очень много поводов и потому, что очень большой отклик. Сегодня все обсуждают уже другую тему — тему закона об оскорблении чувств верующих. Уже наши дизайнеры в лице Темы Лебедева, в частности, откликнулись конкурсом на создание наилучшего знака, который бы указывал, что вот здесь оскорблять чувства верующих нельзя. И знаки получаются интересными. Можно по-разному относиться к Теме Лебедеву, но его антиклерикальные настроения облекаются в очень яркую, образную форму, и, в частности, придуман знак: три шестерки в красном кружочке или крест на синем фоне (тоже в красном кружочке), и т.д. Т.е. здесь есть большой простор для интересных дизайнерских решений и, в общем, большой спрос на это.

Надо при этом, конечно, понимать, что те, кто создает эти решения, и те, кто поддерживает эти решения — это медиа, это дизайнеры, собственно, создатели, медиа — это тиражируют. Они тоже претендуют на определенную форму религиозной власти. Религиозная власть — она же не только в границах церкви. Религиозная власть связана с управлением любыми объектами веры, созданием этих объектов веры, т.е. созданием того, что принимается без обсуждения, созданием того, что принимается за чистую монету, что принимается как должное. И дизайнерские объекты, так же, как информация масс-медиа, она тоже претендует на статус объекта веры, т.е. того объекта, который принимается без малейших сомнений, принимается на «ура», принимается и, в общем-то, молитвенно, вызывает молитвенное поклонение своего рода, пусть скептическое. Скепсис — тоже форма молитвенного поклонения. Мы в чем-то сомневаемся, делаем это постоянно, делаем это интенсивно, и это своего рода молитва скептика, каким бы антиклерикалом он себя не считал. За антиклерикализмом всегда находится борьба за новые формы и объекты веры. Нужно понимать, что эту борьбу ведут те, кто называет себя антиклерикалами.

Говоря непосредственно о содержании закона, о том, зачем он вообще нужен, и нужен ли он вообще, нужно отметить главное. Дело в том, что закон об оскорблении прав верующих, конечно, свидетельствует о попытке заново создать, я бы сказал, и слепить из того, что было — вот эту вот юстиниановую симфонию властей — знаменитый византийский принцип, правовой принцип, кстати говоря, единства светской и священной власти. Как только интересы церкви или церквей во множественном числе начинает отстаивать государство и законодательно обозначать эти интересы, сразу мы можем констатировать, что действительно вот этот юстинианов принцип и все многочисленные культурные комплексы, которые с ним связаны, вновь и вновь к нам возвращаются. Многие сказали бы, что это очень хорошо. Но почему бы действительно светской и священной власти не жить в гармонии? Я вижу в этом, скорее, такую игру взаимоослабления государства и церкви, потому что если церковь апеллирует к авторитету государства для того, чтобы подтвердить собственный авторитет — это значит, что ее собственный авторитет нуждается в таком подтверждении.

Но государство само по себе всегда апеллирует к вере в закон. И в этом принцип светской власти, на этом строится ее авторитет: вера в закон и закон как предельный объект веры. И вот если в государственном законе церковь находит опору, поддержку, то последнее основание, без которого она теряет свою легитимность, значит, что что-то не в порядке в тех формах привлечения паствы, которая есть у самой церкви. И если рассуждать в обратной логике — государство, берущееся защищать церковь, не слишком полагается на закон, не слишком видит закон в качестве своего истока и в качестве финальной точки своих действий, потому что государство нуждается в каких-то других объектах веры, которые не связаны с законом или с каким-то истолкованием принципа закона.

Скажем, Закон Божий нужен государству вместо закона человеческого. Почему это происходит? Потому что очень часто государство либо не может сформулировать этот человеческий закон здесь и сейчас для себя, либо его деятельность связана с таким количеством прецедентов по отклонению от этого закона человеческого, что единственной подпоркой для него оказывается Закон Божий. Видите, какая шаткость, какая взаимная неустойчивость скрывается за этой попыткой нового юстинианового симфонизма. Более того, если уж кого-то защищать от верующих, так это самих верующих, потому что верующие не должны оскорбляться. У верующих всегда есть огромная мощь, огромная сила, огромный инструментарий для того, чтобы не позволить себя оскорбить. Этот инструмент, эта мощь связаны с молитвой и с проповедью. Если верующие вооружены этим инструментом, значит им ничего не страшно, Если этот инструмент не работает и эта мощь иссякла, значит нужен закон. Поэтому верующих нужно защищать от самих себя. Обращайтесь к молитве, обращайтесь к проповеди, доносите свою истину. А, например, христианская истина может быть донесена только через практику исповеди. Исповедь как самоочищение, как проникновение во все глубины сознания, как выворачивание этого сознания наизнанку с тем, чтобы посмотреть, что там внутри, и с тем, чтобы обнаружить там внутри идею Бога невыразимую, но одновременно понимаемую. Может быть, верующие просто разучились исповедоваться, если им нужно, чтобы их отношение к вере защищал закон.

Помимо этого закон о религиозной терпимости (я бы так еще мог бы его назвать), он конечно, чреват тем, что может быть узаконен межконфессиональный конфликт и конфликт между религиозными системами, в том числе, между мировыми религиями. Какую мировую религию не возьми, и какую конфессию не возьми, там есть пункты, которые предельно их разграничивают. Если выделить эти пункты, то в рамках одной религиозной системы, одной конфессиональной системы кто-то будет правым, а кто-то будет еретиком. И размежевания конфессий внутри христианства произошли на этом основании. Я уже не говорю о размежевании религиозных систем, в том числе, мировых религий.

Трактовка образа Христа в христианстве и в исламе — принципиальная разница. Для ислама Христос не является никаким Богом на Земле. Это просто один из пророков, хотя и с выдающимися качествами и достижениями. Но это просто один из пророков. Если рассуждать об этом вот с позиции такой сладенькой религиозной терпимости, то как раз через эту терпимость мы получим религиозный конфликт, самый, может, серьезнейший за последние десятилетия. Мы узаконим столкновения религиозных систем, которые пока сосуществуют, не пытаясь четко разграничить свои территории. Вот как сложилось. Как есть, так и будет. А если пытаться эти территории разграничивать законодательно, значит мы сразу столкнемся об эти камни преткновения, мы сразу упадем, когда мы споткнемся об эти проблемы. И закон, к сожалению, позволит нам упасть, потому что тут же эти камни преткновения будут найдены, и он позволит совершенно легитимно, совершенно законно постоянно обозначать эти проблемы, эти камни преткновения.