1 октября в Грузии проходят парламентские выборы. Позвольте мне сделать первое предсказание: с выборами ничего не закончится, с выборами только начнется. После их окончания партия «Грузинская мечта» непременно выйдет на улицу с заявлением, что она получила на выборах 104% голосов (как «Единая Россия» где-нибудь в Мордовии) и что эти голоса у нее украли.

Позвольте мне сделать второе предсказание: поскольку грузинские власти этот суп уже хлебали и хорошо знают, из чего он состоит и кто его варит, у них в запасе кроме полицейских и водометов найдется парочка видеороликов о том, как и кто организует «спонтанные народные возмущения».

И так как в профессионализм грузинского МВД я верю больше, чем в хитроумие грузинских конспираторов, то может статься, что «коктейли Молотова» для «спонтанных волнений» не подвезут, боевые отряды застрянут по дороге, автобусы с очередными «присягнувшими» растворятся, как миражи, — потому что агентов полиции среди всей этой грузинской Вандеи будет даже больше, чем агентов Москвы.

Увы — все, что происходит в Грузии, куда важнее, чем просто выборы в Грузии.

Это иллюстрация к вопросу: можно ли изменить страну с люмпенизированным населением и патриархально-воровским сознанием при всеобщем избирательном праве? Ответ скорее «да», чем «нет», но не без тревожных примечаний.

Вообще, если кто заметил, то количество стран, которые при всеобщем избирательном праве проводили радикальные рыночные реформы, улучшавшие экономику страны и в конечном итоге являющиеся единственной прочной основой и рынка, и демократии, крайне невелико.

Большинство стран проводило такие реформы или при наличии ценза (Великобритания, США), или в результате насильственной авторитарной модернизации (Пруссия Фридриха Великого, Россия Петра I, Турция Ататюрка, Китай Ден Сяопина и пр.).

Последнее вполне естественно. В отсталой, а тем более люмпенизированной стране обычно существуют многочисленные группы интересов (как в верхах, так и в низах), заинтересованные в сохранении статус-кво. Если в петровской Руси провести всенародный референдум по вопросу бритья бород, понятно, как проголосуют.

Грузия, как и все страны бывшего СССР, включая Россию, — де-факто страна третьего мира. Большинство стран третьего мира, начавших с всеобщего избирательного права, вырождаются либо в кровавые диктатуры, либо в стагнирующие социалистические экономики. Большинство стран, показавших феноменальные экономические успехи, — Южная Корея, Сингапур, Чили, Тайвань и пр. — идут тем же путем, что и европейские авторитарные модернизаторы XVIII—XIXвв.:  экономика сначала, демократия потом.

Страны бывшего соцлагеря не являются исключением. Те из них, кто имел невысокий уровень жизни — например, Болгария или Румыния, — развиваются медленно и часто голосуют за левых. А Эстония, которая развивается быстро и больше всего напоминает Грузию по глубине и качеству реформ, — добилась этого, ограничив доступ к избирательным урнам наиболее злокачественной части избирателей.

Двумя наиболее близкими к Грузии примерами мне представляются реформы Альваро Урибе в Колумбии и реформы Альберто Фухимори в Перу.

Положение в Колумбии и Перу было еще даже хуже, чем в Грузии. Обе страны были десятилетиями раздираемы гражданской войной с шизанутыми леваками, в Колумбии наркобароны занимали такое же почетное положение в обществе, как в Грузии воры в законе. Альваро Урибе сумел превратить Колумбию из failedstateв нормальное государство и честно ушел от власти; президент Фухимори, как известно, попытался изменить конституцию и в результате попал под суд. Деятельность обоих была предметом возмущения местных коррумпированных элит, бандитов, леваков и левой международной общественности, которая в случае конфликта между государством и террористами всегда принимала сторону террористов.

Обвинения, которые периодически выдвигались против Урибе, один в один напоминают по технологии обвинения, которые выдвигаются против Саакашвили. Если коньком Саакашвили была реформа полиции, то коньком Урибе была борьба с наркомафией, НВФ (незаконными вооруженными формированиями) и преступностью вообще. Результаты были достигнуты поразительные: наркомафия кончилась, боевики сели, убийства упали в разы, в каждом городе Колумбии впервые за десятилетия появилась полиция.

Абсолютно каждый скандал строился по стандартной схеме: или предъявлялась фотография (например, брата Урибе вместе с наркобароном Фабио Очоа — они оба разводили лошадей), или заявлялось, что на землях Урибе расположены лагеря боевиков (земли были проданы лет за десять до этого), или после бойни, устроенной НВФ, заявлялось, что за бойней стоит лично Урибе. Понятно, и кто обвинял. К примеру, главный обвинитель Урибе, сенатор Густаво Петро, был, как несложно догадаться, выходцем из левых террористов, группы М-19, которая особо прославилась тем, что по заказу наркобарона Пабло Эскобара в свое время захватила Дворец юстиции и сожгла там уголовные дела на торговцев наркотиками.

И поскольку современное международное общественное мнение устроено так, что считается благородным всегда объявлять власть виноватой, даже если она является объектом гнусной клеветы со стороны наркоторговцев и террористов, то каждый раз, когда вспыхивал скандал, какой-нибудь вице-президент США отменял свою встречу с Урибе на всякий случай.

Главная проблема Грузии — как, собственно, и Колумбии — заключается в следующем. В развитой устойчивой демократии основные партии борются за власть в рамках одного и того же строя. У демократов и республиканцев может быть разное видение будущего США, но никто из них не собирается менять структуру государства и не борется за власть под чужим флагом.

Очевидно, что если — как в случае с Колумбией — одна партия представлена борцом с наркомафией и террористами, а другая — наркомафией и террористами, то результаты выборов не сводятся к переменам в уровне отчислений в Пенсионный фонд. От результатов выборов зависит, будет ли существовать государство, как Государство, то есть нечто, обеспечивающее равные правила игры, или оно снова рассыплется и превратится в орудие защиты интересов вернувшихся к власти ci-devants; наркотеррористов, воров и баронов-разбойников.

Оппозицией могут двигать очень разные вещи. Это могут быть и классовые интересы — ибо социальный статус и богатство ci-devantsзависит именно от отсутствия государства. И клиентские отношения: в городе Медельине, из которого, кстати, родом был сам Урибе, — огромное число бедняков было фанатично предано Пабло Эскобару, они обожали его за деньги, которые он даром раздавал им на лечение и образование, и не задумывались над тем, что они не могут заработать денег сами именно из-за того, что представляет собой, благодаря эскобарам, Колумбия. И сумасшедший президент соседней страны — например, в случае Колумбии, Уго Чавес, поддерживавший и вооружавший FARC.

В случае Урибе ситуация была следующая: несмотря на шумную оппозицию и постоянные обвинения со стороны разных групп интересов — от наркотеррористов до бывших соратников, недовольных тем, что государство перестало быть инструментов в их руках, — рейтинг Урибе держался в районе 70%. Оппозиция была очень громка — потому что если отнять у грабителя возможность грабить, то его возмущение будет всегда гораздо громче одобрения обычного гражданина, которого больше не грабят, — но все-таки обычных граждан было больше, чем грабителей, их родственников и клиентов.

Возрождение Грузии — которая, как и Колумбия, представляла собой типичный failedstate, — показывает, что радикальные реформы при всеобщем избирательном праве возможны. Но размах политической нестабильности, со всеми ее последствиями для экономики — и политической недобросовестности оппонентов власти — может быть так велик, что альтернативные варианты — например, сингапурский — имеют свои, и очень серьезные, преимущества. Как, впрочем, и серьезные недостатки.